Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Да можетъ быть они тогда были регидорами, а теперь стали алькадами, отвѣтилъ Санчо; и развѣ не все равно: ревѣли ли алькады или регидоры, лишь бы кто-нибудь ревѣлъ, а алькадъ, или регидоръ, это все равно.

Вскорѣ наши искатели приключеній узнали, что крестьяне осмѣянной деревни вышли на битву съ крестьянами осмѣявшими ихъ, больше чѣмъ это слѣдовало, особенно, принимая во вниманіе ихъ близкое сосѣдство. Не долго думая, рыцарь подъѣхалъ къ крестьянамъ, къ великому неудовольствію Санчо, не жаловавшаго подобнаго рода встрѣчъ. Толпа разступилась и охотно впустила рыцаря, полагая, что это какой-нибудь воинъ съ ея стороны. Приподнявъ забрало, гордо и смѣло подъѣхалъ Донъ-Кихотъ къ знамени, на которомъ нарисовавъ былъ оселъ, и тамъ его окружили начальники партіи, оглядывая его съ головы до ногъ, потому что онъ удивилъ ихъ столько же, какъ и всѣхъ, кому случалось видѣть его въ первый разъ. Замѣтивъ съ какимъ нѣмымъ вниманіемъ всѣ смотрятъ на него, Донъ-Кихотъ рѣшился воспользоваться минутой всеобщаго молчанія и, возвысивъ голосъ, громко сказалъ: «храбрые люди! прошу не перебивать меня, пока я не наскучу вамъ, или не скажу чего-нибудь непріятнаго для васъ. Если же случится что-нибудь подобное, тогда, по первому знаку вашему, я положу печать на уста мои.» Крестьяне въ одинъ голосъ просили его говорить, обѣщая охотно слушать. Получивъ это позволеніе, Донъ-Кихотъ продолжалъ: «добрые люди! я странствующій рыцарь. Оружіе — мое занятіе, а мой долгъ — оказывать помощь всѣмъ нуждающимся въ ней. Нѣсколько дней тому назадъ, я услышалъ про случившуюся съ вами непріятность и узналъ причину, заставившую васъ взяться за оружіе. Я серьезно думалъ, не одинъ разъ, о вашемъ дѣлѣ, и пришелъ въ тому заключенію, что вы сильно ошибаетесь, считая себя оскорбленными. Одинъ человѣкъ, это бы онъ ни былъ, не можетъ оскорбить цѣлой общины, если только не обвинить ее въ измѣнѣ, потому что въ послѣднемъ случаѣ нельзя знать, кто именно измѣнилъ въ ея средѣ. Въ примѣръ этого я вамъ укажу на Діего Ордонесъ Лару, вызвавшаго на бой цѣлый городъ Замору, такъ какъ онъ не зналъ что одинъ Велидо Дольфосъ совершилъ преступленіе, убивъ измѣннически своего короля. Онъ вызвалъ поэтому на бой весь городъ, всѣ граждане котораго должны были отвѣчать за преступленіе, совершенное въ средѣ ихъ; на всѣхъ ихъ должна была обрушиться рука мщенія. Діего, правда, немного увлекся въ этомъ случаѣ, потому что къ чему ему было вызывать на бой мертвецовъ, воды, не рожденныхъ еще младенцевъ и тому подобное; хотя, впрочемъ, ничто не въ силахъ обуздать языка, когда гнѣвъ выступаетъ, такъ сказать, изъ береговъ. Если же одинъ человѣкъ не можетъ оскорбить государство, область, городъ или общину, то вамъ, ясное дѣло, не въ чему выходить на бой, чтобы отмстить за оскорбленіе, котораго не существуетъ. Подумайте: не странно ли было бы видѣть, еслибъ Кавалеросы [11] корчемники, мыловары, коты [12] убивали всякаго называющаго ихъ этими именами, или всякаго, кому ребятишки дали какое-нибудь прозвище. Что было бы, еслибъ жители всѣхъ этихъ мѣстечекъ жили въ вѣчной войнѣ между собою, занимаясь одними драками? да сохранитъ насъ отъ этого Господь. Въ благоустроенномъ обществѣ граждане должны браться за оружіе, жертвуя собой и своимъ достояніемъ только въ четырехъ случаяхъ. — Во-первыхъ, для защиты католической религіи; въ-вторыхъ, для защиты собственной жизни, что совершенно въ порядкѣ вещей; въ третьихъ, для защиты чести ближняго и своего имущества; въ четвертыхъ, для защиты своего короля въ законной войнѣ. Наконецъ, въ пятыхъ, если хотите, или вѣрнѣе, во вторыхъ, для защиты отечества. Къ этимъ пяти главнымъ можно присоединить нѣсколько второстепенныхъ причинъ, которыя могутъ по всей справедливости, побудить насъ взяться за оружіе. Но обнажать его за пустяки, за шалости и шутки, которыя могутъ скорѣе разсмѣшить, чѣмъ оскорбить, право, друзья мои, это въ высшей степени безумно. Къ тому же мстить несправедливо, — а справедливо мстить нельзя, — значитъ попирать законы исповѣдуемой нами религіи, повелѣвающей намъ любить даже враговъ и благословлять ненавидящихъ насъ. Заповѣдь эту, какъ кажется, съ перваго взгляда, исполнить довольно трудно, но это только такъ кажется тѣмъ, которые принадлежатъ больше міру, чѣмъ Богу, и у которыхъ плоть торжествуетъ надъ духомъ. Истинный Богочеловѣкъ, Іисусъ Христосъ, въ устахъ котораго ложь не мыслима, повѣдалъ намъ, какъ учитель и законодатель нашъ, что иго его благо и бремя легко. А могъ ли онъ заповѣдать намъ исполнять невозможное? И такъ, добрые люди, законы Божескіе и человѣческіе приглашаютъ васъ успокоиться и положить оружіе.

— Чортъ меня возьми, пробормоталъ подъ носъ себѣ Санчо, если господинъ мой не богословъ, то похожъ на него какъ яйцо за яйцо.