Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

Донъ-Кихотъ остановился за минуту — перевести дыханіе, и видя, что всѣ продолжаютъ внимательно молчать, хотѣлъ было продолжать свою рѣчь, но къ несчастію, оруженосцу его тоже пришла въ эту минуту охота блеснуть своимъ умомъ. Видя, что рыцарь остановился, онъ рѣшился говорить дальше: «господинъ мой, Донъ-Кихотъ Ламанчскій,» началъ онъ, «называвшійся нѣкогда рыцаремъ печальнаго образа, а теперь называющійся рыцаремъ львовъ, — это многоумный гидальго, знающій по латыни и по испански, какъ настоящій бакалавръ; онъ говорилъ и совѣтовалъ вамъ, какъ отличный воинъ, превосходно знакомый съ законами и правилами войны, и вы ничего лучше не можете сдѣлать, какъ послѣдовать его совѣту; я готовъ отвѣчать, если окажется, что васъ обманули. Да и въ самомъ дѣлѣ, не страшная ли это глупость сердиться за то, что пришлось услышать чей-то ревъ. Клянусь Богомъ, бывши мальчишкой, я ревѣлъ всякій разъ, какъ мнѣ приходила охота, и никому до этого дѣла не было. И ревѣлъ, я вамъ скажу, не какъ-нибудь, а такъ, что какъ зареву бывало, такъ всѣ ослы вокругъ разомъ отзовутся на мой ревъ, и, не смотря на то, я все-таки оставался сыномъ честныхъ родителей. Мнѣ, я вамъ скажу, завидовали даже четыре самыхъ важныхъ человѣка въ селѣ, да плевать я на это хотѣлъ. И что я не лгу, такъ вотъ послушайте, какъ я реву: вы знаете, кто научился ревѣть, или плавать, тотъ никогда не забываетъ этого.» Съ послѣднимъ словомъ Санчо сжалъ носъ и заревѣлъ такъ сильно, что огласилъ своими звуками окрестные холмы и долины. На бѣду его, одинъ изъ крестьянъ, услышавъ ревъ его, вообразилъ, что онъ заревѣлъ въ насмѣшку надъ толпой, и поднявъ огромную дубину, хватилъ ею такъ сильно вдоль всей спины Санчо, что несчастный оруженосецъ безъ чувствъ повалился на землю. Донъ-Кихотъ, въ ту же минуту, устремился съ копьемъ своимъ на дерзкаго крестьянина, но на помощь послѣднему явилось столько народу, что Донъ-Кихоту не было ни какой возможности отмстить обиду, нанесенную его оруженосцу. Напротивъ, чувствуя, что его самого осыпаютъ градомъ каменьевъ, видя безчисленное множество направленныхъ на него аркебузъ и арбалетовъ, рыцарь повернулъ Россинанта и во всю прыть умчался отъ враговъ своихъ, моля изъ глубины души Бога спасти его отъ этой опасности. Онъ то и дѣло втягивалъ въ себя струю свѣжаго воздуха, чтобы убѣдиться, не задыхается ли онъ, находясь въ постоянномъ страхѣ, какъ бы пущенная сзади пуля не вошла въ плечо его и не вышла черезъ грудь; но вооруженная толпа удовольствовалась бѣгствомъ его, не пославъ во слѣдъ ему ни одного выстрѣла. Удалившись на значительное разстояніе, Донъ-Кихотъ оглянулся назадъ, и видя, что его догоняетъ никѣмъ не преслѣдуемый Санчо, рѣшился обождать его. Крестьяне же, не расходясь, оставались на мѣстѣ до самой ночи, и такъ какъ враги ихъ не приняли битвы, поэтому они съ радостью и торжествомъ возвратились назадъ; и еслибъ знали эти добрые люди обычаи существовавшіе въ древней Греціи, они, вѣроятно, воздвигли бы на мѣстѣ ожиданія тріумфальную колонну.

Глава XXVIII

Когда храбрый бѣжитъ — значитъ засада открыта и человѣкъ благоразумный долженъ беречь себя для лучшаго времени; истина, которую подтвердилъ Донъ-Кихотъ, когда оставлялъ поле битвы безжалостнымъ противникамъ своимъ, вооруженнымъ каменьями, и, забывая въ какой опасности повидаетъ онъ Санчо, поспѣшилъ укрыться въ безопасное мѣсто. Почти лежа на своемъ ослѣ, слѣдовалъ за нимъ Санчо, и догнавши Донъ-Кихота, запыхавшійся, измученный и избитый, упалъ къ ногамъ его коня. Рыцарь соскочилъ съ Россинанта, чтобы осмотрѣть раны своего злополучнаго оруженосца, но нашедши его цѣлымъ и здоровымъ съ ногъ до головы, онъ съ неудовольствіемъ сказалъ ему: «въ недобрый часъ принялся ты ревѣть, Санчо. Прилично ли говорить о веревкѣ въ донѣ повѣшеннаго? И какого иного акомпанимента могъ ожидать ты своей пѣснѣ, кромѣ дубинъ? Благодари еще Бога, что ты такъ дешево отдѣлался и не изрубили они саблями тебѣ лица, а только помяли палками бока.»

— Не могу я теперь ничего отвѣчать на это, сказалъ Санчо, потому что мнѣ кажется, будто я говорю плечами, а доложу только вашей милости, что на вѣки вѣчные закаюсь я ревѣть, но не закаюсь говорить, что странствующіе рыцари убѣгаютъ, покидая своихъ избитыхъ оруженосцевъ на съѣденіе врагамъ.

— Отступить, не значитъ убѣжать, сказалъ Донъ-Кихотъ; и мужество, чуждое всякаго благоразумія, называется дерзостью, удача дерзкаго есть всегда дѣло счастливаго случая, а не искуства и храбрости. Я отступилъ, это правда, но не бѣжалъ; и въ этомъ случаѣ слѣдовалъ примѣру многихъ храбрыхъ, сберегавшихъ себя для лучшихъ временъ. Исторія представляетъ много подобныхъ примѣровъ, но такъ какъ перечислять ихъ теперь не къ чему — тебѣ это не доставило бы никакой выгоды, а мнѣ ни малѣйшаго удовольствія, — поэтому я умалчиваю о нихъ.