Неужли этот раз ты не принес чего-нибудь лучшего? Нет! Благодарю тебя, Отец небесный, и за сию милость, ты печешься о малейшем черве, даешь ему пищу — и я не забыт Тобою.
Но, добрый господин мой, знаете ли вы новость?
Что? Я осужден на смерть? По добродушию ты, может быть, желаешь еще на несколько времени подкрепить истлевший узел жизни? Боже! Боже! Но зачем ты подвергаешь жизнь свою опасности за эту седую голову?
Не беспокойтесь! Участь ваша, граф, еще не решена!
Что ж скажешь ты?
Маркиз Монтони возвратился!
Силы небесные! Моя погибель.
Граф, не беспокойтесь! Бедствия ведут за собою непосредственно и радости.
Ах! Радости? Неужели радость не позабыла старика, пятнадцать лет гниющего в темнице?
Бог смотрит на слезы праведника и посылает надежду в его сердце.
Надежду! Жалкий утешитель! Смотри на мои волосы, от грусти побелевшие! Смотри на кожу, сквозь которую светятся кости, смотри на руки, на ноги — видишь? Ах! и мне мечтать о радостях? В бескровном сердце радость быть не может — в моем нет ни капли!
Грешно забыть Бога, когда мы в счастье, но тем грешнее позабыть его в несчастии; Он общий всем нам утешитель! И прошу вас успокоиться.
Был ли ты у жены моей?
Я каждую ночь читаю целый час священные молитвы над ее гробом.
Благодарю! Так Сатинелли возвратился?
С женою и дочерью!
Элеонора! Ты сестра моей Лорендзы! Бог простит тебе.
Но, милостивый государь, вы забыли уже спрашивать о детях своих!
Ни слова! Долго льстился я мечтою, наконец и та меня оставила.
Вы мало надеетесь на милость Божию!
Безумно было бы ею обольщать себя. Они погибли, нет их.
Неизвестно!
Они погибли в пламени, когда несчастные родители их так поносно оставляли замок. Ах! они погибли!
Почему? Может быть, добрые люди (неужли их нет на свете?), быть может, что родня какая взяли их к себе, вскормили, воспитали...
О! ни слова, ради бога, ни слова! Сердце от радости трепещет, но как скоро я вспомню — мечта.
Приучили бояться Бога и любить добро, быть может, что они сгорают равной нетерпеливостию обнять родительские колена, припасть к груди...
К иссохшей этой груди! Всё перетлело в ней, кроме любви к ним.
Припасть к груди, просить благословения — и позволения мстить обиду!
О, тогда, тогда бы разлилась новая жизнь во всех нервах, я благословил бы их, заключил бы их в свои объятия
И они сказали бы в один голос: «Мщение, мщение, батюшка!»
Мщение, мщение, дети мои!
Какая сладкая! какая живящая мечта!
Нет — Небо не будет столь милостиво!
Не оскорбляйте его, синьор, не оскорбляйте его такою недоверчивостию. Знайте: дети ваши живы!
Старик! не смейся над отцовым сердцем.
Дети ваши живы, живы — и сей самой ночи вы их увидите.
Я, я их увижу! Валентин! Неужли это один способ погубить меня? О! это самый жестокий способ!
Этой же ночи вы их увидите!
Довольно! Царь небес! Довольно! Это счастие превыше всех земных блаженств! Радость, которой я не заслужил!
Оправьтесь! Смотрите, не измените себе! Вы скоро увидите Монтони!
Как скоро я увижу детей своих, то василисков взор его не отравит моего блаженства. Монтони мне не страшен более.
Вы только тем погубите себя. Один ваш взор, неосторожный, двоезначущий взор оправдает его подозрение.
Так он уже знает об этом?
Злой дух сообщил ему об этом! Он готов отдать половину имения, только бы отыскать их.
Боже милосердый! Они погибнут!
Нет! Не беспокойтесь! Он всякий день их видит, всякий час жалуется им на свои несчастия и сообщает свои подозрения, нимало не беспокоясь.
Так здесь они? Здесь? В этом самом замке? Благодарю Тебя, предвечный Боже, благодарю Тебя! Может быть, что они здесь были, близ тюрьмы моей, слышали мои стенания, слышали сей звук цепей, быть может, а я не знал сего. Ах! я бы не перенес сего — от радости, от радости!
Идут! Так, это Сатинелли! Граф, бога ради, успокойтесь, вы погубите себя и всех нас.
Как перенесу первой взор его? При имени Монтони сердце обливается холодною кровью!
Тише!
Валентин! Что ты тут делаешь?
Я принес ему кружку воды и корку хлеба.
И столько времени болтал здесь?
Он спрашивал меня о времени.
На что? Здесь всегда светло.
Просил, чтоб снять с него цепи.
Снять цепи?