И оковать его в другом месте, потому что кожа подле кистей протерлась до костей.
Однажды сказал я: тогда переменю оковы, как кисти совсем отпадут.
Я то же сказал ему.
Впредь не говори здесь ни слова. Оставь нас.
Граф Кордано!
Неужели маркиз Монтони мог узнать в сем остове прежнего Кордано?
Как и не узнать? Черты лица, с которым ты сыпал на меня благодеяния, глубоко врезались в душе моей.
Не издевайся, Монтони, над Провидением небес! Не ругайся Божьим Промыслом. Что, если когда-нибудь и самого тебя постигнет тяжкая рука Его? О, если бы когда-нибудь постигла тебя тяжкая рука Его!
Я думал, ты уже простыл, забыл горячиться; ан, в тебе остались еще кровь и желчь.
О, как бы я благодарил Небо, когда бы совсем лишен был чувства!
О! совсем напротив. Я чувствую в себе великое удовольствие смотреть на твои гримасы.
Сатинелли! вспомни о том времени, как еще я был графом Кордано.
А я последним нищим во всей провинции? Охотно!
Ты, повергшися у ног моих, молил меня из милосердия принять к себе в пажи!
И ты, по своему великодушию, сделал меня своим другом. А? не правда ли?
Ты скитался бос, наг, без имени и пристанища!
То и другое ты мне доставил; одел, обул, пристроил.
Утешаясь мыслию, что Сатинелли защитит и сам седую мою голову!
Разве здесь теперь ты без пристанища? Не защищает ли тебя сей свод от бурь, дождя и снегу? Доходил ли когда-нибудь к тебе звук грома?
Холод, голод.
Холодный воздух лучше для здоровья, а голод, сказал греческий мудрец, есть лучшая приправа к пище[138]
.Сырость.
Спокойнее будешь спать.
На диком камне.
Все угодники так спасались.
Изверг! Ты не боишься Бога! Столько лет томиться в подземелье! Нет души, которой можно бы открыть свои страдания!
Ты очень прост! Зачем всякому открывать свои тайны?
Ты лишил меня имения!
Земного? Стяжи небесное!
Я тебя прощаю!
Благодарен!
Ты лишил меня жены. Да покарает тебя гнев небесный и проклятие Церкви!
Да, если б это так было.
Ты лишил меня детей. Да будет проклята душа твоя пред Богом Правды!
Худо!
Чудовище!
Как будто я для тебя так страшен!
Кровопийца беззаконный!
Всё это хорошо в трагедии. Послушай! Я хочу, — и для сего единственно и пришел сюда, — я хочу примириться с своею совестью и познакомить дни твои с спокойствием.
Спокойствием? И ты можешь хвалиться познакомить меня с спокойствием? И из твоих проклятых уст может исходить спокойствие? Беззаконник! Язва, смертная, всеумерщвляющая язва вьется над головой твоей; смерть видна из твоего взора — и ты еще можешь обещать спокойствие?
Лорендза почивает вечным сном.
Монтони! Не произноси ее имени! Или не чувствуешь, что против воли на щеках твоих показывается бледность, когда дерзаешь ты произнести святое имя ее?
Гм! быть может. Дело в том — мне самому наскучило держать тебя взаперти; да и самому тебе, я думаю, не очень жизнь твоя приятна. Итак, когда хочешь быть вольным, это зависит единственно [от] тебя.
От меня?
Единственно от одного тебя зависит возвратить себе свободу; возобновить свои чертоги, свои замки, нажить опять имение — и кончить остаток жизни в неге и довольстве.
От меня? Монтони! посмотри на эти руки, эти ноги. О! как сладостно истаивать в темнице!
Подозрительный старик. Ты увидишь, что нет ничего чистосердечнее сего признания.
Что мешает произвести его в дело?
Безделица! Как бы то ни было, а всё я уверен — да и ты признаешься, — ты мне не можешь желать добра.
Тебе добра? О Сатинелли! нет в аде муки, какой бы я не пожелал тебе!
Охотно верю. И потому-то я соглашаюсь дать тебе свободу под условием.
Каким?
Оставь в замке мне детей своих.
А! Сатинелли! Теперь открывается твой план! Что, изверг, что? Конечно, они мечтаются тебе в ужасных привидениях? Конечно, узнал ты, что этот скелет, этот изможденный остов имеет руку, сильную руку, которая омоет седины мои в крови моего убийцы?
Га! ты об них знаешь?
Ангел-хранитель мой сообщил мне весть сию, и я спокойно опочил на одиноком камне. Ангел-мститель возвестил тебе об них — и ты вострепетал в вертепе злодейств твоих. Поди от меня, не заражай радости моей своим присутствием. Я мечтаю о Лорендзе и детях своих.
Как? разве не уверен ты, что их нет уже на свете? Они погибли вместе со стенами замка.
Так думал я и плакал — а теперь...
Разве ты думаешь, что есть еще какой-нибудь шпион, которой знает о твоем заключении и известит о сем детей твоих, хотя бы в самом деле они существовали?
Я сего не думал и рыдал; теперь...