Читаем Донос без срока давности полностью

– Ну это мы с Матюхина и его бездельников ещё спросим. У меня вообще закрадывается такое подозрение… – Перский выдержал многозначительную паузу. – А не попахивает ли здесь целенаправленными вражескими происками? Вот ответь мне, Лысов, в чём главная хитрость любого контрреволюционного элемента? Ну-ка, напряги извилины, Иван – коровий сын?

Сержант озадаченно заскрёб затылок, будто и впрямь этим захотел оживить мыслительный процесс в голове.

– Ладно, не насилуй мозги, – махнул рукой Перский. – Подскажу. Главная хитрость, Ваня, всей антисоветской сволоты состоит в том, чтобы самое мудрое решение товарища Сталина, нашей боевой партии и советского правительства извратить до совершенно противоположного смысла. Именно так! Вот возьми, к примеру, коллективизацию. Партия решила, что мощные, механизированные колхозы дадут прорыв в сельском хозяйстве по сравнению с теми же единоличниками и даже крупными кулаками? Правильно решила? Конечно, правильно. Мудро, дальновидно. А как всё повернули на местах? Поголовная мобилизация! Как на войну! Ломали крестьян через колено, пока самому товарищу Сталину не пришлось вмешаться! Помнишь его статью «Головокружение от успехов»? Вот то-то и оно! Или, опять же, возьмём этих букачачинских придурков. Партия разрешила физические методы при допросах – даже явных врагов народа! – применять как исключение. Как исключение! Но что мы видим? Циничное изуверство! Развелось по углам, по щелям множество таких усердных махателей кулаками, дубинами, гирями и табуретками, что поневоле задумываешься: а не стоит ли за всем этим нечто большее… – Голос Перского обрёл зловещий чеканный тон. – Заранее спланированное и хорошо организованное массовое проникновение врага в чекистские ряды! И для чего, Лысов?

– Для чего?.. – эхом откликнулся сержант, испуганно пуча глаза от развернувшейся в его сознании катастрофической картины страшной измены.

– А чтобы подорвать настоящую чекистскую работу по выявлению вражеского элемента! – рубанул рукой, словно секирой, Перский.

– Это вы, товарищ особоуполномоченный, в самую точку! – горячо откликнулся Лысов. – Вон в Сретенском райотделении колхозника из села Романовка, кажется, так колошматили, что он признался, мол, всё село завербовал в контрреволюционную организацию. И сретенцы всех мужиков села – под арест. Или, опять же, в Александровке из мужика показания выбили, что он, дескать, массу колхозников в каэрповстанческую банду завербовал, а для её вооружения около села спрятано триста винтовок!..

Перский поморщился. Обе эти истории были ему хорошо известны. Особенно вторая. В Александровке не только полсела арестовали, но сам замначальника управления Крылов с целой командой несколько дней искали эти мифические винтовки, а когда всё кончилось пшиком – нашли козла отпущения, оперуполномоченного Сагалова, загремевшего на цугундер за превышение служебных полномочий. А ретивый Бастов из транспортного отдела? Ударно исполнял оперприказ по китайцам – бил всех узкоглазых подряд, ставил «на стойку»: за две недели оформил сорок дел на японских «шпионов» из местных желтолицых огородников. Или опять же сретенские ещё в декабре прошлого года учудили: отстранили от работы и арестовали фельдъегерей экспедиции связи НКВД… как их, дай бог памяти… ага, Надточий и Семенчук… Но каково обвинение! «В связи с арестом отца их жён врага народа Богданова». Погорели зятья на тестюшке!

Перский поскучнел. Никак, даже в общих чертах, не вытанцовывается замысел – насчёт заговора и вражеской руки в рядах сотрудников управления и райотделений. Додумывать, серьёзно надо додумывать связующие нити, всю цепочку, а главное – определиться с организаторами. Лепить букачачинцев, сретенцев и прочих к Петросьяну? Не прокатит. Уж год, как бывшим начальником и не пахнет, а тут все факты свеженькие… Кабы какую другую крупную рыбину подцепить, из новых… Думать, будем думать…

Позёвывая, хозяин кабинета лениво оглядел письменный стол, застегнул свою кожаную папку, запер в несгораемый шкаф.

– Пойдём, Лысов, обедать. А после обеда меня не теряйте, сосну часок после дороги. Вызови надзирателя, пусть покараулит нашего «стойкого»… Слышь, Кусмарцев, не надоело столбиком торчать, а как немота разовьётся? И превратишься ты, Кусмарцев, в того идиота, который у барыни собачку утопил. Как её кликали, помнишь, Кусмарцев? А кликали ту бедную собачку Мумой, а мужика немого – Герасимом. Но Муму топить не надо, Мума – она хорошая, – вроде как сострил Перский. – Классику надо знать, Кусмарцев! Молчишь? Уже онемел? Ничего, друг ты наш любезный, – разговорим. Ещё как разговорим, Гриша-Герасим… Так что постой подумай. Хорошенько подумай. С чувством, с толком, с расстановкой… А мы подождём. Да, Лысов?

– Подождём маненько, мы терпеливые! – засмеялся Лысов. – Отдыхай, шпиён!

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза