Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова

Герасимовка оставляет противоречивое впечатление. Вековая дикость и приметы нового фантасмагорически смешались. Природа тут с остатками нетронутой красоты. Сказочные зеркала озер и порожистые реки отравлены гнилью лесосплава и химией. Царственные леса — одни вырубаются, другие горят на тысячи верст. Топи, тучи комаров, заснешь — съедят живьем. Накануне нашего приезда медведь задрал в лесу корову. Не так давно крестьянин пошел ловить рыбу на озеро, заблудился, бродил по болотам тринадцать дней, еле выполз к человеческому жилью. По лесам вокруг лагерей ходят батальоны солдат с рациями и автоматами, разыскивая и расстреливая беглых заключенных.

В деревне школьники, одетые в джинсы, дома слушают рок-музыку и смеются над героем-доносчиком, а на уроках с выражением читают посвященные ему стихи. Местные газеты рассказывают, что счастливая жизнь, за которую боролся Павлик Морозов, наступила, а в автобусе, в котором мы возвращались из Герасимовки в районный центр, из-за освободившегося места подрались двое парней, лилась кровь. На остановке жены их сквернословили, били друг друга чем ни попадя, в бешенстве угрожали отомстить всей семье.

О жизни односельчан Павлика Морозова рассказала нам старая крестьянка Елена Сакова, первая из тех, кто когда-то осваивал эти места: «Самое страшное у нас в деревне — пьянство: все теперь пьют, вся Герасимовка. И детей спаивают. Если водки и самогона нет, пьют одеколон и жидкость от клопов. У моей соседки, тетки Павлика Морозова, недавно сгорел в машине сын, — пьяный на грузовике столкнулся с автобусом. Жертв было!.. Жена его сейчас заведует музеем. Деньги получает за героизм Павлика. Она у нас специально обучена, как правильно про этот героизм рассказывать надо. А ты у меня, сынок, коробочку-то на столе больше не нажимай и тетрадочку убери, ничего не записывай. За это знаешь что бывает?»

И старая крестьянка положила на столе по два пальца обеих рук крест-накрест. Только после смерти Саковой решились мы ее слова опубликовать.

Глава четырнадцатая ДОНОСИТЬ ИЛИ НЕ ДОНОСИТЬ?

В Книгу почета навечно. — «Гвардия Морозова». — Девальвация образа юного героя. — Осведомитель в системе полицейского государства. — Ответ уральской газеты американским советологам. — Моральный облик вождей.

Как же «надо» рассказывать про Павлика Морозова? Иными словами, остается ли герой-доносчик государственным эталоном поведения гражданина, как это утверждалось в 30-е годы? Журнал «Огонек» при Сталине писал, что Морозов являет собой «историю родной страны в сталинскую эпоху»[239]. Кончилась ли она, эта эпоха?

Произвол Сталина официально осужден, как и массовые репрессии. Советская историческая энциклопедия, например, толкует роль активистов вроде Морозова в коллективизации не иначе как отрицательную[240]. Имели место робкие попытки (не увенчавшиеся, правда, успехом) общественно осудить доносчиков. Тем не менее через два года после смерти Сталина произошло нечто, казалось бы, нелогичное: имя Павлика Морозова «навечно» вписывается в Книгу почета Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина под номером 001.

Памятники Сталину снесли, а памятники герою-доносчику остались. Одинаковые памятники — пионер с красным знаменем во весь рост или по пояс — воздвигнуты во многих городах, унылый оброк социалистического реализма. В поздних советских исторических исследованиях период коллективизации переписывался заново. В этих сочинениях вообще не упоминалась основная задача партии — уничтожение кулачества. Иногда витиевато писалось о «воспитании крестьян». Появились хитрые работы, где вообще нет слова «кулак»[241]. А как с доносительством?

Обратимся к книге Томаша Ржезача «Спираль измены Солженицына», выпущенной советским издательством «Прогресс» в 1978 году, эпиграфом к которой взяты слова ни в чем не виноватого Плутарха: «Предатели предают прежде всего самих себя».

Ржезач считает, что доносительство есть следствие трусости. Писатель, которого книга клеймит позором, по мнению автора, доносил с детства. Он «доносил и доносил об антисоветской деятельности... на свою жену... на друзей... на случайного попутчика... на людей близких и далеких». Когда во время войны писателя посадили, ему, по Ржезачу, сбавили срок за доносы, за то, что он стал тайным информатором лагерной администрации. Согласно этой книге, советские органы безопасности использовали этого заключенного «лишь на самой низкой ступеньке — в роли лагерного стукача», которого ждала после этого «нравственная смерть».