Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова

Всеобщее доносительство загоняет оставшихся непричастных, если они выжили, в индивидуальную скорлупу. Общество как совокупность мыслящих людей перестает существовать, становится порошком, люди превращаются в тени, ибо это единственный путь выжить. Не потому ли, достигнув апогея, многолетняя кампания «героизации» доносчиков в конце 30-х годов утихла? Власти почти приблизились к теоретическому идеалу. Они охватили, завербовали, стали получать информации больше, чем могли переварить. Они сами начали тонуть во лжи.

Разумеется, власть и тогда, при Сталине, Хрущеве и Брежневе, опиралась в основном на взрослых доносчиков. Детское доносительство было вспомогательным с точки зрения практической пользы, но важным для воспитания будущих граждан. Кроме того, детей легче убедить в том, что подлость в новой системе является подвигом. Не случайно преданность детей Третьему рейху воспевалась в 30-е годы в нацистской Германии, и герои гитлерюгенда в книгах и кино похожи на советских героев-осведомителей. Доносы детей на взрослых насаждались в так называемых братских социалистических странах Восточной Европы, в коммунистическом Китае, в Северной Корее, в Кампучии, во Вьетнаме и Афганистане. Судьба главного героя советского фильма «Возмездие», снятого по книге А. Проханова «Дерево в центре Кабула», как с гордостью сообщалось в прессе, «во многом напоминает судьбу Павлика Морозова»[246].

Появление многомиллионного юного осведомителя есть закономерность системы, которая без доносчиков давно бы развалилась. Мы не знаем другого героя, который бы точнее выражал сущность строя с однопартийной идеологией. Система всеобщего доносительства приходит и укрепляется вместе с новой властью.

Вопрос о доносах еще в 20-е годы обсуждался советским правительством. Директор Института К. Маркса и Ф. Энгельса Давид Рязанов требовал добиться того, чтобы «всякий гражданин знал, что донос в суд — это не есть донос, это обязанность. Если вы хотите воспитать чувство доверия... то развивайте способность доноса и не пугайте за ложное донесение»[247]. Сам Рязанов также был арестован по доносу и уничтожен в лагерях. Вряд ли сегодня найдется ответственный работник в аппарате власти, который публично огласит столь грубую позицию руководства. Но, по сути, донос нужен всегда: и в период мрака, и в периоды оттепели, чтобы старикам помогать затягивать гайки, а новой группе лидеров, пришедшей к власти, использовать компромат, чтобы одолеть своих противников. Как говорится, вопрос риторический: можно ли войти в историю без стука?

В хрущевскую «оттепель» газеты откровенно искали новых Морозовых. «Откуда у отца столько денег? — задумывается пионер Валерий Железный. — На какие средства живет приятель отца? Ведь он нигде не работает!.. Валерий выступил против отца, не стал прятаться после суда от отцовских единомышленников. Мы гордимся тобой, Валерий»[248].

Еще через двадцать лет, в период брежневского застоя, газета «Правда» эмоционально рассказала о матери, которая донесла куда следует, что сын получил из-за границы письмо и слушал иностранные радиопередачи. Органы безопасности, как писала газета, уже давно следили за этим молодым человеком и все знали. Донос матери на сына явился выражением ее морального, гражданского долга. Сына расстреляли за шпионаж[249]. Что же произошло? Да просто раньше павлики доносили на родителей, а теперь дети-стукачи выросли, стали сами родителями и доносили на своих детей. Трагедия поколений, принесенных в жертву молоху одной из самых аморальных идеологий в истории человечества.

В новой волне доносительства, начатой советской печатью в середине 80-х годов при Андропове, в театрах широко пошла пьеса Виктора Розова «У моря». Положительный герой пьесы — десятиклассник, отца которого, ответственного работника, как и отца Павлика Морозова, судили за взятки. Все симпатии автора на стороне смелого юноши. Отец уже в тюрьме, а сын сочиняет не просто донос, но в течение целого лета записывает всю подноготную отца, чтобы разоблачить его еще больше, чем это сделали власти, и, таким образом, добавить ему срок заключения. Вполне нормальный и грамотный юноша истерически кричит на весь зал, что изобличит всех таких, как его отец. Герой пьесы идет дальше Павлика: он публично отказывается не только от отца, но и от матери, уходит из дома перевоспитываться в семью простого пролетария-работяги.

Вряд ли известному драматургу Розову грозили, как то было в 30-е годы, неприятности, если бы он не вдохновился столь сомнительной темой. Тогда что же это? Убежденность в правильности и незыблемости коммунистических моральных принципов? Или просто конъюнктурное стремление советского писателя шагать в ногу с руководством?