Допетровская Русь

Для обработки земледелец нуждался в рабочем скоте и орудиях, для засева нужны были семена, да сверх того приходилось иметь под рукой хлеб для прокорма, пока земля не принесет своего плода. Кроме того, надо было заплатить подати. Для уплаты податей, как и на первое обзаведение на новом месте, на прокорме до нового урожая нужны были средства. А откуда их было взять тогдашнему крестьянину при его бродячем образе жизни?

Новосел-арендатор шел тогда к помещику и просил дать ему взаймы, в «ссуду» или на «подмогу», денег на покупку земледельческих орудий, коровы, лошади, просил дать семян, одолжить самые орудия и т. п.

Помещик охотно исполнял такие просьбы, но брал с крестьянина особую запись, вроде векселя, или, по-тогдашнему, «кабалу». В кабальной записи прописывалось, сколько брал крестьянин взаймы, устанавливался срок уплаты, проценты. В счет уплаты за взятые взаймы деньги, семена, орудия, лошадь, как и за аренду земли, крестьянин должен был работать на помещика, обрабатывать хозяйскую землю. Это называлось «изделье», или «боярское дело».

Уйти от хозяина крестьянин мог, только рассчитавшись с ним, т. е. уплатив ссуду – «боярское серебро», выплатив аренду, все оброки – денежные и припасами, да еще внеся так называемое пожилое, сбор, взимавшийся с крестьян как бы за пользование хозяйским двором и избой. В конце концов получалась довольно крупная сумма, собрать и выплатить которую для крестьянина было очень трудно, тем более что ссуда давалась, например, за очень большой процент – до 20 %, «на пять рублей шестой», по-тогдашнему; ссуду хлебом надо было возвратить с «насыпью» и т. д.

Обыкновенно переходы крестьян совершались по окончании сельских работ или перед их началом. Чаще по окончании, а именно около Юрьева дня осеннего (26 ноября).

Этот срок установился сам собой, вытекал из самого свойства земледельческого труда: землевладельцу было невыгодно согнать крестьянина с земли перед жатвой и до окончания молотьбы, крестьянину точно так же не представлялось никаких выгод бросать свой участок, не сжав посеянного хлеба. Благодаря такой необходимости, и установился обычай отходить крестьянам осенью, по окончании сельских работ.

Но установленный обычаем срок был недостаточно тверд. Несмотря на обычай, недовольный всегда мог рассчитаться с хозяином среди лета и уйти. От таких случаев терпел убытки хозяин, терпел и крестьянин. Тогда, по закону, по Судебнику царя Ивана, в 1550 году был установлен один срок для перехода крестьян, именно обычный Юрьев день. «А крестьянам отказываться, – гласил закон, – из волости в волость и из села в село один срок в году: за неделю до Юрьева дня осеннего и неделя после Юрьева дня осеннего».

Как только наступало 26 ноября, Юрьев день, все крестьянство Московского государства приходило в движение. Кто мог и хотел, тот рассчитывался со своим хозяином, собирал свой скарб, какой был, привязывал к возу за рога корову, если она была, и со всей семьей отправлялся на новые места, к новому землевладельцу, о котором приходилось слышать хорошие отзывы.

Хозяева обыкновенно очень неохотно отпускали со своей земли желавших уйти крестьян и, рассчитываясь с ними, старались насчитывать на них как можно больше; уходившие же крестьяне всячески стремились показать, что их долг гораздо меньше, нежели говорит хозяин. Отсюда возникали споры и ссоры, драки и «грешное смертное убийство».

Чем дольше заживался крестьянин на земле какого-либо одного помещика, тем тяжелее становилось ему рассчитаться с ним, а следовательно, и уйти. Долг все рос и становился наконец неоплатным. К концу XVI века громадное большинство русского крестьянства потеряло вследствие задолженности возможность уйти от одного землевладельца к другому и крепко осело на той земле, к которой привязывал его долг землевладельцу. Таких безысходно задолжавших крестьян стали называть «старожильцами», и еще в XV веке входит в обычай говорить про таких крестьян, что они «крепки» к такой-то деревне и не имеют права уйти с нее. Старожильцев, если они бегут, возвращают на прежнее место, а с укрывателей их берут штраф. Так задолженность крестьянина делала его старожильцем, а старожильство прикрепляло к земле, сажало на землю плотно, «безысходно» и «вечно».

Имея право уйти от хозяина, когда хочет, крестьянин тех времен часто не может сделать этого, потому что не в состоянии рассчитаться с помещиком, потому что он зажился на его земле, «за ним».

Но жить крепко на одних и тех же местах, за одним и тем же хозяином крестьянам было тяжело, во-первых, вследствие того, что плохая обработка земли способствовала частым неурожаям; во-вторых, благодаря постоянным войнам, которые вело в то время Московское государство, сильно увеличивались податные тягости; наконец сами заимодавцы – хозяева земли – подчас круто обходились со своими должниками-крестьянами.

Иностранцы, посещавшие в то время Россию, говорят, что крестьянам Московского государства жить трудно, так как имущество их «не защищено от посягательств сильных», т. е. кредиторов-землевладельцев и сборщиков казенных платежей.