Допетровская Русь

Посадская площадь была самым оживленным местом в городе. Здесь постоянно был народ, больше всего, конечно, праздношатающихся и холопов. Сюда шли покупать и продавать, потолкаться просто в народе, поглядеть других, показать себя. Здесь стоял немолчный шум и гам, сообщались новости и слухи; во всю глотку кричали здесь воеводские бирючи новые правительственные распоряжения, размахивая палками с прикрепленными к ним вырезанными из меди или железа гербовыми орлами. Здесь нищие тянули своего Лазаря; местный юродивый, юродствуя Христа ради, толкался тут же, и за ним неотступно, благоговейно слушая его полубред, полунамеки на злобы дня, ходила толпа, ожидая, что-то скажет или сделает «угодничек», не будет ли от него знаменья какого. Особенно оживленны были те места, где продавали нитки, холсты, кольца, румяна, белила и т. п. товары: женщины, покупавшие и продававшие эти товары, шумели так, что с непривычки можно было подумать, что горит город или случилось что-нибудь необыкновенное. И купцы, торгующие в лавках, и многочисленные «походячие» торговцы криками выхваляли свой товар и зазывали покупателя, хватая его иной раз за полы кафтана; при торговле было принято очень запрашивать; покупатель, зная это, давал всегда цену вдвое и втрое меньше запроса; оба шумят «в голос», т. е. кричат, торгуются, божатся, крестятся на иконы, украшающие торговые ряды, и бывает, что, торгуясь, подерутся.

Кому нужно было написать прошение, узнать, как надо подавать в суд жалобу, тот шел тоже на площадь, и площадные подьячие, сразу почуяв добычу, окружали такого неопытного и теребили его со всех сторон, назойливо предлагая свои услуги. Кому нужно было отслужить дома молебен или всенощную, тот тоже шел на площадь и приглашал безместного, т. е. бесприходного батюшку: их всегда стояло несколько на площади. На площадь выносили в гробах тела тех, кого не на что было похоронить, и сердобольные прохожие, положив глубокий поклон за упокой души несчастного усопшего, клали на краю гроба кто сколько мог. На площади шныряли заезжие скоморохи и давали свои представления медвежьи поводыри, чинно проходили странники и странницы. Здесь же, прямо на улице, стригли и отворяли кровь своим клиентам цирюльники, и площадь возле их мест была густо покрыта остриженными волосами. На площади предлагали свой товар голосистые торговки калачами, мочеными яблоками и всякою мелочью, расхваливая свое добро складными певучими прибаутками. Сюда шел и богатый и бедный, чиновный и простой. Сам воевода не гнушался показаться на торгу пешком или в «корете», «каптане», посмотреть, какого товару навезли купцы с Москвы и городов. За порядком смотрел земский ярыжка – тогдашний низший полицейский чин при воеводской канцелярии; на груди его служебного кафтана нашиты тесьмой буквы «з» и «я», означающие его звание. Земскому ярыжке надо внимательно смотреть: на площади много всякого темного люда, искателей легкой и незаконной наживы, всегда готовых и способных стянуть то, что плохо лежит; надо ему смотреть и в сторону кружечного двора: там у крыльца под орлом или с веткой ельника на крыше шумят кабацкие «питухи»; этих питухов, пропившихся пьяниц-бражников, заведывавшие «царевым кабаком» излюбленные целовальники лишней подачкой вина держали возле своего учреждения как приманку для публики: пусть смотрит народ, как пьяно и разымчиво вино в кабаке; питухи, заслуживая свое «даровое» вино, вслух расхваливали его и держали себя вызывающе весело; глядя на них, шли в кабак люди с площади, рискуя в конце концов стать такими же питухами. Словом, на площади было на что посмотреть.

От посадской площади во все стороны расходились улицы, которые звались обыкновенно по церквам, стоявшим на этих улицах, а иногда по занятью обывателей. По краям улиц или на перекрестках воздвигались образа на столбах, иногда в фигурно вырезанных киотах-часовенках. Улицы были вообще довольно широки, прямы, но очень грязны в распутицу и страшно пыльны в жару, завалены сугробами снега зимой, а во все времена года на улице валялась всякая нечистота и падаль, которую жители без стеснения выбрасывали со своих дворов. Только в Москве и в немногих больших городах часть улиц была как бы вымощена круглыми длинными и короткими деревяшками, расположенными поперек улицы плотно одна к другой; где было совсем невылазно-грязно, там через улицы перекидывали доски; мощение улиц и наблюдение хоть за некоторою их благопристойностью лежало на старостах, но производилось жителями улиц; ходить по улицам в грязную пору приходилось в огромных сапогах, чтобы не увязнуть.