Допетровская Русь

В больших городах к услугам пешеходов были извозчики; в Москве, на Красной площади, их стояло очень много, с маленькими санками зимой и тележками летом, запряженными в одну лошадь. За деньгу этот извозчик, по словам одного иностранца, скакал как «бешеный» с одного конца города на другой, поминутно крича во все горло: гись! гись! Но в известных местах извозчик останавливался и не вез далее, пока не получал еще деньгу. Встретясь с другим извозчиком, московский извозчик согласится скорее сломать у себя ось или колесо, а не свернет с дороги, не уступит проезда встречному.

Улицы в Москве на ночь загораживались поперек положенными рогатками – «решетками». Как только зажигались вечером огни в домах, около этих загородок становились сторожа «решеточные», которые никому не позволяли ходить позже урочного часа. Ходить ночью по городу позволено было только при крайней нужде и непременно с фонарем. Всякий ехавший или шедший ночью без фонаря считался вором или лазутчиком, и его немедленно арестовывали.

Тем не менее ночные грабежи и убийства на улицах тогдашних русских городов были довольно часты. По словам иностранцев-современников, в Москве ночи не проходило, чтобы кого-нибудь не убили. Помощи ждать несчастному, на которого напали, было неоткуда – ночные сторожа часто сами промышляли ножом, да и было их немного, а из обывателей, как рассказывает один иностранец, «ни один не решится высунуть голову из окна, а не то что выйти на крики о помощи». Количество убитых увеличивалось в праздничное время.

Лихие люди часто поджигали дома жителей, чтобы воспользоваться суматохой при пожаре и пограбить. Пожары в старых русских деревянных городах были обычным злом. Пожар, истреблявший в Москве сотню-две домов, даже и не считался большим, и память оставлял по себе лишь такой, жертвой которого было семь или восемь тысяч дворов. Борьба с пожарами была устроена совсем плохо: даже в Москве обыкновенно ограничивались тем, что разламывали около начавшегося пожара дома, разрушая домов по 10 или 20 с каждой стороны и оттаскивая дерево прочь, чтобы не дать пищи огню. При дешевизне и крайней незатейливости тогдашних построек о сгоревших и сломанных домах жалели мало. Дома покупались готовые на рынке; да что дома – колокольню можно было купить готовую на тогдашнем рынке! Другой вопрос – каковы были эти дома и колокольни, но разобрать такой дом, привезти его на место и собрать вновь стоило недорого. В Москве были плотники, которые строили такой дом в одни сутки.

По обеим сторонам улицы тянулись дворы жителей; на дворах стояли «изба» (теплое жилье), «да баня с передбанником, да клеть с подклетком, да надпогребица». На улицу выходил часто только забор или плетень, окружавший все это нехитрое жилье, красная цена которому была иной раз всего три тогдашних рубля, или нынешних рублей 70–80; дома получше стоили 14 и даже 40 рублей тогдашних.

Зимою жить в таких избах еще было сносно: хоть и угарно, да тепло, зато летом приходилось иногда порядком померзнуть. Только, бывало, наступит весна и установится теплая погода, по городу, по посаду, по площади ходят бирючи и кричат:

«Заказано накрепко, чтобы изб и мылен никто не топил, вечером поздно с огнем никто не ходил и не сидел; а для хлебного печенья и где есть варить поделайте печи в огородах и на полых местах в земле, подальше от хором; от ветру печи огородите и лубьями ущитите гораздо».

Не довольствуясь одним объявлением всем вслух, для пущего береженья возьмут, бывало, да еще запечатают воеводской печатью и избу и баню. Обывателю приходилось тогда переселяться в клеть и вволю стучать зубами, если случайно завернут поздние холода; иному тогда и горячим чем-нибудь согреться нельзя, потому что печь в огороде развалилась, а новой скласть некому: ни одного каменщика в городе не осталось, всех вытребовали на казенную работу, на постройку каменной крепости.

Среди дворов с нехитрым строением, избами, клетями, виднеются церкви, тоже не очень хитрого дела, редко каменные, чаще деревянные. Подле церквей расположены дома священников и причта.

Прихожане каждой церкви выбирают священника из своей среды и посылают его к архиерею для рукоположения, ручаясь особой записью, что избранный «человек добрый, Св. Писание знает и не бражник». При церквах находились богадельни, или домы нищей братии. Около каждой церкви располагалось кладбище… В конце города, где-нибудь на окраине, стоял убогий дом, где хоронили тела казненных смертью преступников, людей, умерших в государевой опале, сосланных, опившихся, самоубийц, утопленников.

Если не считать присланного в город из Москвы воеводы, управлявшего в XVII веке всем уездом и являвшегося представителем верховной власти, то первым лицом самого города был земский или городовой староста, которого уездные сельские обыватели и городские жители – посадские, по закону царя Ивана Грозного, выбирали на сходке из своей среды.