Деймон посмотрел на то, что ему вручили, но не увидел ни щели, ни кнопки, с помощью которой мог бы извлечь мелочь. Он побежал за отцом и Шултером, крича, что здесь не хватит денег на все его покупки, и, кроме того, он не может достать их. Его отец и Шултер карабкались на снежный сугроб на обочине дороги, они даже не оглянулись, а Деймон скользил по льду, слыша только свой собственный растерянный голос.
Он почти проснулся, но сон снова овладел им, и он почувствовал, что выныривает из глубины какой-то непонятной субстанции к свету, мерцавшему далеко над головой.
После этого он должен был бы спокойно уснуть, потому что последовавшее сонное видение не имело ничего общего с двумя предшествующими. Он не мог припомнить, как начался этот сон, но внезапно почувствовал, что истекает кровью, которая сочится не из раны, а из всех пор его тела — со лба, груди, живота, с колен, лодыжек и подошв. Сон был настолько реальным, что, проснувшись, он сразу же провел руками по голове и по телу, чтобы избавиться от потоков крови. Руки у него остались сухими. Несколько секунд он, вытянувшись, лежал в постели, прислушиваясь к спокойному ровному дыханию Шейлы, поражаясь, как она может спокойно спать, когда рядом с ней все идет вверх тормашками.
Он снова тихонько вылез из постели, потому что понимал: уснуть ему сегодня больше не удастся.
Он продолжал сидеть до семи часов утра, пока не прозвенел будильник рядом с Шейлой. Она появилась в своем синем халатике, подошла к нему, поцеловала в макушку и сказала:
— Доброе утро. Ты давно встал?
— Несколько минут тому назад, — соврал он.
— Хорошо спал?
— Как бревно.
Оба они посмотрели на автоответчик, стоящий рядом с телефоном на столе.
— Ладно, — сказала Шейла, — сейчас мы выясним, звонил ли кто-нибудь. — Она внимательно посмотрела на него, и он знал, как ей хочется услышать, что можно и подождать с этим.
— Включай, — со всей доступной ему небрежностью сказал он.
Шейла щелкнула тумблером. Послышался ее голос, затем гудок, а затем раздался голос, который Деймон слышал однажды ночью, и был уверен, что теперь узнает его всюду и всегда.
— Это Заловски, миссис Деймон. Хочу сказать, передайте вашему мужу, что я у него на хвосте.
Шейла выключила аппарат.
— Прекрасное изобретение, — сказала она, — не так ли? Яичницу с ветчиной?
— Именно так. Яичницу с ветчиной.
Глава тринадцатая
— Я звоню так рано, — сказала Шейла Оливеру Габриелсену, — чтобы застать вас. — Прошло больше недели со времени их совместного ленча. — Ваша жена дома?
— Она выскочила купить что-нибудь свеженькое на завтрак, и слава Богу. Я тоже должен поговорить с вами. Я собирался звонить вам в школу.
— Можем ли мы встретиться за ленчем?
— Конечно, где вы скажете.
— В том же месте. В час.
— Я там буду, — сказал Оливер.
Когда Шейла появилась, Оливер уже ждал в ресторанчике, расположенном в нескольких кварталах от школы. Встав, он поцеловал ее в щеку, а затем, отступив на шаг, оценивающе посмотрел на нее.
— Знаю, знаю, не смотрите. Я ужасно выгляжу.
— Давайте не будем говорить глупости, — сказал Оливер, когда они уселись друг против друга за маленьким столиком. — Просто вы не на своем обычном уровне.
— Нам досталась нелегкая неделя.
— Могу себе представить. Мне тоже перепало в конторе.
— Что именно? — спросила Шейла.
Подошедшая официантка приняла у них заказ. Подождав, пока она отойдет, Шейла повторила свой вопрос.
— Ну, Роджер сидит за своим письменным столом, как зомби. По утрам он еле здоровается, — сказал Оливер. — Он притащил в контору нечто, напоминающее альбом с фотографиями, без конца вытаскивает его и, уставившись в одну страницу, кажется, сидит так часами. Однажды я подошел с каким-то делом к его столу, и он закрыл страницу рукой, словно я хотел стащить у него военные секреты. Вы догадываетесь, на что он так смотрит?
— Я сто лет не видела у нас в доме никаких фотоальбомов, — сказала Шейла.
— Когда ему надоедает это занятие, — продолжал Оливер, — он прячет альбом в нижний ящик стола, запирает его, а потом собирает письма, документы, какие-то бумажки и смотрит на них. Обычно мы с ним два-три раза в неделю сидели за ленчем. С прошлого понедельника он просто встает в час и уходит один. То же самое и с рюмочкой после работы. Мы счастливы, если он прощается с нами, уходя. А если в течение дня ты задаешь ему какой-то вопрос, он или не отвечает долгое время, или вообще не слышит, а когда ты спрашиваешь еще раз, он словно бы встряхивается и выглядит так, как будто вынырнул из глубокого сна.
Шейла кивнула.
— То же самое и дома, когда он со мной. Догадываетесь ли вы, что это за альбом?
— Нет.
— Он ничего не говорил о телефонном звонке?
— Нет.
— Для вас что-нибудь значит фамилия Заловски?
— Никогда ее не слышал.