Солдат с баяном примостился на поваленном дереве и, растянув меха баяна, пробежал по клавишам. Круг притих в ожидании чего-то необычного.
И вдруг баян, казалось, взревел всеми басами, затем так же резко умолк и как бы издалека заговорил с переборами, не спеша, с разворотцем, с раскачкой, одновременно набирая силу и скорость. Полилась песня в вечерней тишине по сельской улице, по буграм и оврагам, распласталась по лугу и поднялась далеко ввысь, может быть, до самой луны. Когда скорость голоса дошла до виртуозности, в круг влетела, а не вошла Вера и, раскинув на всю длину руки и притопывая ногами, понеслась по кругу.
- Матюшин, выручай хлопцев! - крикнул кто-то из военных. - Не дай осрамить нас.
"Эх, была, не была!" - произнес один из солдат и протиснулся в круг.
Вера приостановилась напротив него и проделала такую дробь, что кто-то из солдат не выдержал, крикнул: "Вот это да! Не подкачай, Матюшин!"
И Матюшин не подкачал. Выбросив правую ногу вперед с вытянутым носком, притопнул ею, затем, нагнувшись, похлопал в такт по голенищу сапога, бедрам, животу, груди, заложил два пальца в рот, а затем их резко вырвал изо рта - получился громкий хлопок, одновременно правой ладонью ударил по затылку и закрутился волчком вокруг Веры.
Возбуждаясь пляской Веры и Матюшина, девчата и солдаты кричали, подбадривая каждый свою сторону: "Вера, давай! Не подведи девчат!' "Покажи, Матюшин, на что солдаты способны! Так ее, так!" Матюшин хватил перед Верой вприсядку, то уходя от нее, то снова наскакивая, а она то пройдет круг, то так ударит дробью перед ним, что трава вместе с землей летит из-под ног.
Так они плясали долго, соревнуясь друг с другом, а толпа все кричала и подстегивала их. Наконец, Матюшин сдался и под общий крик и хохот выбежал из круга.
Затем гармонист заиграл вальс, и лейтенант сразу же пригласил Полину. Она вначале смущенно отнекивалась, ссылаясь на то, что плохо танцует, но он проявил настойчивость и они вошли в круг.
Когда Полина споткнулась о кочку и сбилась с такта, она сказала: "Видите, я вам говорила, что еще не научилась танцевать".
"Это не вы, я думаю, виноваты, а неровность площадки," - отметил он, стараясь снять с нее возникшее напряжение.
И, действительно, станцевав один танец, она стала чувствовать себя увереннее и разговор с лейтенантом повела так, как будто они знакомы давно. Ей хотелось с ним танцевать весь вечер, но увольнение у солдат подходило к концу. Им необходимо было возвращаться в свой палаточный городок, а с ними уходили и гармонист, и лейтенант.
Как ни упрашивали девчата лейтенанта, но он был неумолим, отвечал всем одно и то же: "Не имею права задерживать солдат, хотя они и не против того, чтобы провести еще лишний часок среди веселых и молодых девчонок. Веселье весельем, а служба есть служба, особенно в военное время, и с командиром много не поговоришь".
Пообещав Полине встретиться в ближайший день, он построил солдат и увел в свой палаточный городок.
Девчата с неохотой стали расходиться по своим квартирам. Вечер танцев, так весело проходивший, внезапно кончился.
Они шли к "ночлежке" под впечатлением только что прошедших ганцев, и их кратковременные кавалеры стояли еще перед глазами.
- Ой, Полина! Какого ты парня отхватила! - с завистью говорила Вера, когда они подходили к своему жилищу.
- Тебя что, зависть гложет? - напрямую отрезала Дуся, шедшая рядом. - Наша Полинка разве хуже его?
- Я, по-моему, не сказала, что Полина хуже, - возразила Вера, как бы оправдываясь.
- Но лейтенант - картинка, - помолчав, добавила Вера,
- Ты что, влюбилась? - глядя на нее сбоку, спросила с любопытством Мотя.
- Да, Моть, кажется, влюбилась, - ответила Вера, и в ее голосе слышалась грусть. - А что толку с этого? Он не отходит от Полины, только ее видит.
- Ты, Полин, теперь поняла, кто у тебя соперница? - глядя на Полину, произнесла не то в шутку, не то всерьез Оля. - Смотри, отобьет рыжая.
Полина шла молча, опустив голову, и, казалось, не слышала болтовню своих подруг. Она думала о лейтенанте, о том, как они танцевали, о чем разговаривали, что он говорил ей.
Девчонки, как только добрались до своего жилья, кинулись тормошить посуду, ища остатки еды, хватали хлеб и, работая челюстями, делились своим мнением о прошедших танцах.
Полина и в этом случае продемонстрировала свое безразличие. На душе у нее было как-то торжественно - тихо. Она как бы озарилась каким-то приятным целительным средством, наполнилась той радостью, которую человек испытывает, когда достигает заветной мечты или высокой духовной удовлетворенности. Она ни к чему не притронулась и, раздевшись, легла спать, думая о завтрашнем дне, о своем, так внезапно привалившем счастье.