Дорога моей земли

Возьми тепло у этого огня,
согрейся им и друга позови.
Помучь тоской, любимая, меня,
мне хочется молчанья и любви.

Ты видишь — я пришел к тебе живой,

вот только рана — больше ничего…
Я шел сквозь ад, рискуя головой,
чтоб руки греть у сердца твоего.

И если ты способна хоть на миг

увлечь меня, как память, в забытье,
услышу не молчание твое,
а ветра стон и гаубицы крик!

Я позабыл шипение огня,

гуденье ветра, ниточки свинца.
Ты ни о чем не спрашивай меня.
Покинем дом и в сад сойдем с крыльца.

Ты расскажи мне лучше, как могло

случиться так, что вдруг среди зимы
тюльпанов нераздельное тепло
в твоих конвертах находили мы.

Чего ж молчишь? Иль нет такой земли?..

…И я без слез, пожалуй, не смогу

припомнить, как под Выборгом цвели
кровавые тюльпаны на снегу.

Артемовск, госпиталь, апрель, 1940 г.

«Я забыл родительский порог…»

Я забыл родительский порог,
тишину, что сказкой донимала.
Мною много пройдено дорог —
счастья мной потеряно немало…

Кроха жизни — как тут ни борись…

Я прошу ценой любимой песни:
детство невеселое,
воскресни,
отрочество,
дважды повторись!

Чтобы мог сказать я без тревог:

да, во мне иное счастье бродит —
много мною пройдено дорог —
пусть по ним
друзья мои проходят.

Бахмут, госпиталь, 1940 г.

Заповедь

Ты обвинен, мой друг, во лжи.
Когда ж наступит час урочный, —
ты людям правду расскажи,
какой ты сердцем
непорочный.
Пусть обвиняют —
не беда,
гляди на всех открытым взором
и будь спокоен,
как вода
в графине
перед прокурором!

Бахмут, госпиталь, 1940 г.

Желание

Отбросить двадцать лет назад
и стать ребенком вдруг.
И ощутить, как заскользят
язи в ладонях рук.

Или увидеть, как вперед,

в затоны,
невесом,
в боярской шубе проплывет
владыка речки —
сом.

Или с рогаткою брести

в поля,
за край жердей,
и вдруг патрон в траве найти,
зеленый
от дождей!

Или по берегу до звезд

бродить, как светлым днем,
пока не смолкнет
черный дрозд
за дальним куренем,

пока щуры не полетят

к станице
вкривь
и вкось…
Отбросить двадцать лет назад…
Попробуй-ка,
отбрось!

1940 г.

Поединок