Дорога на Москву

Оленька храбро расправилась со вторым коктейлем. Её личико раскраснелось. Она стала настолько хороша, что моё сердце дрогнуло, и я сварганил ещё по одному коктейлю.

– А благодаря кому сюда попали вы? – спросила Танюшка, грызя засохший пряник. – И почему у вас две кровати?

– Потому, – сказал я. – А путёвку, как и всякому писателю, мне дали в Литфонде.

– Таких молодых писателей не бывает, – хмыкнула Танюшка, забирая последний пряник. – Вы, наверное, журналист, прикидывающийся писателем.

Мне не хотелось вступать с ней в дискуссию. Определённо она была здесь лишней, но и выставить её за дверь я не мог.

– Сиди уж, дальняя родственница, – сказал я. – Все, кто не пьёт водку с пивом, зануды. Вот Оленька…

Я вдруг увидел, что по лицу Оленьки разлилась мертвенная бледность. Она чуть дышала, и её высокая грудь уже не казалась такой высокой.

– За благословенную Ялту, – поднял я бокал, – в которой можно встретить…

Оленька вскочила, зажала рот рукой и метнулась за дверь.

– Напоил, – философски посмотрела ей вслед Танюшка. – А я ведь предупреждала. Ваша «Алазанская долина» кислятина.

– Тебе тоже пора бай-бай, – сказал я.

– Я водки с пивом хочу! – заупрямилась внучка.

– Обойдёшься, – убрал я со стола бутылки. – Развели тут детский сад. Даже выпить не с кем.

– А вы с вашей соседкой по столу пейте, – стала дерзить Танюшка. – К ней мужики через балкон лазят.

– Почему через балкон? – удивился я.

– Чтобы никто не увидел.

– Но ты же видела.

– Я не считаюсь.

С трудом я выпроводил Танюшку из номера. Мне было жалко Оленьку. Водка с пивом всё же специфический напиток.

На следующее утро в столовой ко мне подошёл папа Оленьки. Это был высокий, представительный, хорошо одетый мужчина. Ни слова не говоря, он остановился передо мной. Я тоже поневоле встал.

– Борис Соломонович, больше не буду! – повинился я.

Он покачал головой, вздохнул и направился к своему столу. Оленька, конечно, в столовой не появилась.

– Целую ночь рвало, – сказала мне Танюшка. – Хотели «скорую» вызывать.

– Зачем? – уныло поинтересовался я.

– Спасать! – округлила глаза Танюшка. – Вы же её отравили!

С горя я пошёл в порт, купил в магазинчике леску с крючком и стал ловить с причала на хлеб «собак». Ко мне подошёл Димка, комсомольский работник, каким-то боком затесавшийся в писательское сообщество.

– Я тоже к Лариске занырнул, – сказал он.

– И как? – из вежливости спросил я.

– Под утро выгнала.

– Через балкон?

– А ты откуда знаешь?

– Об этом все знают, – утешил я Димку. – Я спрашиваю, как Лариска?

– Профессионалка.

Мы помолчали.

– Она была модисткой и шила гладью, потом ей надоело, и стала балериной, – пропел я. – Пойдём-ка в подвал.

Да, нас могло утешить только массандровское вино, которое продавалось в подвальчике на набережной в разлив.

После стаканчика портвейна жизнь уже не казалась столь мрачной.

– Вечером пойдём на танцы, – сказал Димка.

– Какие ещё танцы, – посмотрел я на набережную, заполненную гуляющими курортниками. – Работать надо.

– Мы и так работаем! – удивился Димка. – Не только за столом, но и в постели.

– За время отдыха я должен написать два рассказа, – сказал я.

– Больной? – покосился на меня Димка. – На турбазе девки плачут, а он рассказы пишет. Зачем Оленьку напоил?

– Маху дал, – согласился я.

– Теперь только на турбазу, – усмехнулся Димка. – Там дочки без пап. Если хочешь, можем Танюху с собой взять.

– Не хочу, – сказал я.

Мы выпили ещё по стаканчику и отправились к себе на гору. Я теперь знал, почему белорусские аксакалы не ездят отдыхать в ялтинский Дом творчества. Слишком далеко от моря. Точнее, слишком высоко. Некоторые из стариков вынуждены брать на набережной такси, чтобы доехать до Дома. А это уже не отдых.

3

На танцы мы всё же пошли. А что, собственно, делать в вечерней Ялте?

В густых кронах старых деревьев в парке стонали горлицы. Пронзительно звенели цикады. В сгущающихся сумерках усилился запах цветущих акаций и олеандров.

Посреди огромной танцплощадки уныло топтались две упитанные девушки. Десяток их подруг сидели на скамейках под деревьями. При нашем появлении они зашептались. Мне стало не по себе. Даже в Новогрудке, где я кончал школу, на танцах было намного веселее. Там хотя бы дрались солдаты с местными парнями.

– Смотри, стоят! – толкнул меня в бок Димка.

– Кто?

– Новенькие из Дома творчества. Вчера приехали.

Под платаном действительно маячили фигуры двух девушек, большая и маленькая.

– Откуда ты знаешь, что они из нашего Дома? – спросил я.

– В столовой видел, – пожал плечами Димка. – Пойдём, пригласим. Чур, мне маленькая.

– Ну уж нет! – запростестовал я. – Большая на две головы выше меня. А тебе после Лариски всё равно, с кем танцевать.

– Почему это всё равно? – обиделся Димка. – Я люблю тонких.

– Все любят! – отрезал я, направляясь к девушкам.

А когда подошёл к ним ближе, я понял, что влип. И «хвормат», и «обобивка» маленькой не укладывались в рамки моих привычных представлений. Да и маленькой она была только на фоне своей подруги, прибывшей в Ялту прямиком из страны великанов Свифта.