Дорога навстречу вечернему солнцу

…Я сижу рядом с мамой на клеенчатом стуле. Держу её прохладную руку, поглаживаю. Мы часами так сидим. Мама изредка просит дать ей воды, помассировать руку… Молчим.… Приходит врачиха, с воли, пропахшая духами и свежим воздухом, а у нас в палате духота, и окно не открыть. Я уступаю ей место на своём клеенчатом посту, отхожу к окну. Врачиха, наверное, и не подозревает, что кровати у меня нет, и только вечером, когда Люда потихоньку сбегает домой (все смотрят на это сквозь пальцы), я расстилаю на её кровати простыню и с наслаждением вытягиваю ноги. Мама ворочается, ей не даёт уснуть дикий храп Капы, а я проваливаюсь в пустоту и никаких снов не вижу. Утром меня будит жизнерадостная Люда, и я покорно сворачиваю простыню.

Сегодня приедет Алёшка и мы, пока мама лежит под системой, обедает и спит в сон-час, съездим к нашим. Увижу папу, Алёшкину жену Марину и дочь их, двухлетнюю Леночку. Последний раз были у них в гостях прошлой осенью.

Люда унеслась на уколы, санитарки нет, а Капа ждёт, когда её покормят. Булочку она левой рукой сама подносит ко рту, кое-как жуёт и проглатывает, а чай надо лить из молочника в приоткрытый рот. Глаза у Капы блёклые, смотрят в потолок, и лицо – как маска.

– Ты за Капой ухаживаешь больше, чем за мной! – вдруг обиженно говорит мама.

Я оправдываюсь, но слова плохо идут с языка. Мне, если честно, почти не хочется говорить. То молчание, что придавило ещё по дороге сюда, так и лежит, я ничего не могу с собой поделать.

Я помогаю маме подняться, сесть, приношу кашу и хлеб, режу тепличный огурец – что за запах плывет по нашей палате-душегубке!

Мама ест, а я устраиваюсь на своем клеенчатом посту и молчу. Протягиваю руку, глажу ее по волосам, а она, не глядя, отводит мою руку, и спазм перехватывает мне горло.

Поднимаюсь, иду узнать, сколько систем осталось. Навстречу, с желтым матрасом в руках, спешит румяная санитарка Нина – только что с улицы, запыхалась. Ей под пятьдесят, нижних зубов нет, верхние не все, и, когда улыбается, похожа на крольчонка. Пробегая, шепелявит мне:

– А давай мы тебе кушетку поставим, из приемной, а? Матрас дам! – она встряхивает своим грузом.

– Не надо, – отвечаю я, – ночью есть где спать, а днем кушетка посетителям нужна.

С тем и расходимся, но на сердце теплеет.

Глава 4. Воспоминания

Снова за окном бегут тополя в желтой утренней дымке, лениво поворачиваются щетинисто-рыжие сопки. На них словно покрывало накинуто, что светлым ворсом сияет на солнце, в складках хоронит синюю тень.

За рулем – Алеша. Я, поневоле, сравниваю его и тебя, с точки зрения пассажира. Алешка чуть напряжен, но машину ведет спокойно, не делает лишних движений.

Деловито гудит «Запорожец». После наших «Жигулей» в этой машине чувствуешь себя, как в коробчонке. Все скрипит, гудит, сиденье – ямой, и запахи… Запахи повседневного труда, а не комфорта. Нам и в голову не придет возить в салоне мешки с мукой или, убрав первое сиденье, флягу с водой. Трудяга-машина у брата, с уважением говорю.

За окном тянутся безжизненные поля-стадионы. Когда-то мы всей школой на старых совхозных автобусах приезжали сюда копать картошку.

Шли с ведрами по рыхло-влажным черным полосам. Выбирали картофелины покрупнее, а мелкие не собирали вовсе. Это дома нужно было копаться в грядах и выбирать всю мелочь пузатую, а тут никто над нами не надзирал, мы и не напрягались…

Впереди тарахтел тракторишко с картофелекопалкой, мальчишки перебрасывались клубнями, на обочине дымился костерок – там варился чай. Все ждали главного события: общего обеда. На расстеленном брезенте высилась гора всяческих вкусностей – хлеб, консервы, домашние блины и пирожки, яйца и печеная картоха впридачу.

Наскоро ополоснув руки в ледяном ручейке у поля, мы усаживались на перевернутые ведра и так набрасывались на еде, будто никто месяц не кормил…

Сейчас поля пустуют. Земля уплотнилась, выбралось на поверхность несметное количество камней, их обмыло дождями, обдуло ветрами, и они усыпали все пространство, пестрея средь жухлой травы. Треплются на ветру пучки ковыля, и не верится, что здесь росло еще что-то, кроме этих скудных былинок.

Я вижу дорогу, что бежит, песчаная, вдоль асфальтовой трассы, а потом, петляя, уходит в распадок, и сердце екает. Она когда-то исхожена была нашими детскими ногами вдоль и поперек, я помню каждый ее изгиб, она снится мне… За последним поворотом, за тальниковыми зарослями видны первые дома деревни, где прошло наше с Алешкой детство… Мы с братом переглядываемся.

– Был я там недавно.… Может, и съездим как-нибудь…

Дорога давно позади. «Запорожец», дребезжа, с натугой идет в гору.

…Мы уехали из деревни, когда я окончила восьмилетку, Алеша перешел в третий класс. Перебрались в поселок, километрах в сорока от прежнего места жительства. В деревне родственников не осталось, наведываться стало не к кому и незачем.