Дорога превращений. Суфийские притчи

Один почтенный муж, себе на горе,
Женился на неслыханной обжоре,

Чей мощный аппетит не знал предела:

Она, едва насытясь, снова ела.

Вот как-то муж приносит мясо ей:

«Сегодня в дом я приведу друзей,

К приходу их баранину сготовь,

И пусть у нас на ужин будет плов!»

Но, плов сготовив, не смогла жена

Гостей дождаться: съела все до дна!

И вот под вечер муж друзей привел:

«Жена, где плов? Скорее ставь на стол!»

«Увы, – супруга в слезы, – мяса нет,

Оно коту досталось на обед.—

Гляди, как он гуляет, сыт и весел!»

«Что ж, – молвил муж, – сейчас его мы взвесим!»

И не успела та раскрыть и рта,

Как на весах увидела кота.

Вот взвешен кот: «А нет ли здесь обмана? —

Вскричал супруг, – ведь весит кот полмана,

Но мясо тоже весило полмана,

И потому, жена, мне знать желанно:

Коль мясо на весах, то где же кот?

А если кот – где ж мясо, в свой черед?..»

Украденная змея

В данной притче «заклинатель змей» – это суфий, смиривший свой нафс, но сожалеющий о таком последствии аскетической практики, как утрата полноты земных чувств («потеря змеи»): «А я молился, чтоб змея нашлась». Однако, став свидетелем судьбы человека, духовно не возрожденного («вора»), который «лишился жизни» из-за своих страстей, суфий перестает сожалеть о потере («теперь я рад, что жизнь сберег свою»).

Д. Щ.

Украденная змея

Однажды вор, вмешавшись в толчею,
У заклинателя украл змею:

Видать, хотел продать ее, да жаль, он

Лишился жизни, той змеей ужален.

Узнал об этом заклинатель змей

И молвил: «Бог, по милости Своей,

Меня избавил, жив остался я:

Как видно, обезумела змея!

А я молился, чтоб змея нашлась,

И горько сетовал, что не сбылась

Моя мечта – вновь обрести змею…

Теперь я рад, что жизнь сберег свою!..»

…О, как мы часто молимся о том,

Что обернется болью и вредом,

И с плачем к небу простираем руки,

Самим себе вымаливая муки!..

Клад

Сюжет данной притчи широко распространен в фольклоре разных народов. У гностиков первых веков н. э. Египет был символом материального мира, а «пребывание в Египте» означало ниспадение души с небес на землю и забвение ею своей бессмертной сущности (ср., например, гностическую сирийскую «Песнь о жемчужине»). Суфийский вариант притчи несколько иной: ради познания самого себя («все нужное нам скрыто близко от нас») мюрид обращается к «внешнему» свидетельству шейха («стража»), который вначале обращается с ним сурово («преграждает дорогу ему»), и лишь затем дает жизненно важное наставление. Самому шейху способность направлять мюрида дана свыше – посредством виде́ний («снится мне часто»). Но притча имеет и другой смысл: душа должна пережить превратности земной жизни («в Египет иди»), поскольку провинилась в своем предбытии, в вышнем мире («наследство свое человек промотал»). Только очистившись через страдания, она возвращается «домой» – на небеса – и обретает блаженство («счастья источник, всех благ водоем»).

Д. Щ.

Клад