Дорога пряности

– Ты можешь смириться под гнетом своего отца, если хочешь, но я отказываюсь! – Я толкаю Таху от себя, вскидываю руку к балкону и рычу: – Отдай!

Кинжал вырывается из пальцев Резы, пролетает сквозь перила, словно стрела. Рукоять ложится в мою ждущую ладонь. Амира вскакивает на ноги и бросается вниз по лестнице. Фарида перекатывается на спину и бьет Резу под колено, заваливая его на палубу. Макин спешит ей на помощь. Афир подбегает к Амире и заключает в объятия, в то время как Кайн отступает к краю палубы, словно не желая принимать ни в чем участия.

Швырнув кинжал Резы в темную воду, я поворачиваюсь к Тахе. Тот уже успел натянуть тетиву и целится в Амиру и Афира. Наставив на него клинок, я подхожу ближе:

– Опусти лук.

– Я не могу, Имани, – отвечает Таха. – Я должен выполнить задание.

Я приставляю кинжал к его горлу:

– Ты умрешь прежде, чем стрела сорвется с лука.

Но Таха не отводит глаз от Афира:

– Я рискну.

Афир заслоняет собой Амиру:

– С заданием покончено, Таха. Мое убийство не изменит грядущего, лишь усугубит.

– Король Глэдрик знает про наше волшебство и знает путь через Пески, – говорю я.

– Что?! – Таха смаргивает с глаз пот. – Предатель!

– Король его пытал! – хрипло восклицаю я.

– Это не имеет значения! Ты не должен был ничего рассказывать, Афир. Ты должен был унести секрет с собой в могилу, если бы пришлось!

Афир поднимает руки, уверенно приближаясь:

– Ты совершенно прав, но я не смог этого сделать. Ты, может, и сумел бы, но я не обучен сносить жестокость, как ты.

Таха запинается:

– Не понимаю, о чем ты.

Афир кивает на его грудь:

– Смотрю, ты все еще носишь кулон, который я тебе подарил.

Деревянный сокол? Таха бросает взгляд на безделушку в разрезе туники и пожимает плечами.

– И что?

– Бьюсь об заклад, когда отец спросил, откуда он у тебя, ты сказал, что это подарок друга. Но не уточнил, что за друг, верно?

– Ты был другом Тахи? – недоверчиво спрашиваю я.

– Тайным наставником, – поправляет Афир, не сводя с Тахи глаз. – Не могли же мы допустить, чтобы Байек узнал о нашей дружбе, учитывая, насколько он презирает «привилегированных», особенно род Бейя?

– Моему отцу было бы безразлично, подари ты мне кулон, – возражает Таха, ощетинившись.

– Да? Я был лазутчиком Совета, друг. Я был в святилище ранним утром и поздним вечером, в те часы, когда там совсем мало людей, когда разговоры эхом отдаются за закрытыми дверями и в коридорах… В часы, когда там были только ты и он.

Дыхание Тахи сбивается.

– Замолчи.

– Я слышал… видел, как он обращается с тобой.

– Заткнись, или я пущу стрелу тебе в глаз! – кричит Таха.

Афир останавливается в паре сантиметров от наконечника стрелы и как-то находит в себе силы продолжать говорить с братской добротой.

– Ты не хочешь расстраивать отца. Я могу это понять. Но как думаешь, что доставит ему большее удовольствие? Убив меня, ты вернешься в Калию без ценной информации, которую Совет использует для защиты нашего народа. Или ты можешь поступить по-другому. Доказать, что ты способен думать собственной головой, не опираясь на чужие приказы. – Афир тянется к луку. – Посмотри, что ты совершил сегодня. Ты в одиночку поставил на колени небольшой флот. Видишь, чего ты можешь достигнуть, действуя по собственному усмотрению?

Афир отодвигает в сторону стрелу.

– Наш народ вот-вот столкнется с самой большой угрозой за тысячу лет. И если у нас есть хоть какая-то надежда защитить наши семьи, то лишь с помощью такого, как ты. Но тебе нужен я.

Я яростно сверкаю глазами на Афира, но он или не видит, или не желает обращать на меня внимание. Одинокая слезинка скатывается по щеке Тахи. Ветер стихает вокруг нас, темный мир испускает последний вздох.

– Будь ты проклят, Афир, – шепчет Таха. – Я верил в тебя. Зачем ты ушел и предал нас?

– Мы все делаем выбор, Таха. Сами решаем, как хотим жить. Как поступишь ты?

Спустя долгое мучительное мгновение Таха отпускает тетиву и бросает оружие на палубу. Кайн, наклонившись, подбирает его. Афир кивает мне, но я не убираю кинжал.

– Имани, теперь ты можешь его отпустить, – говорит брат.

– Нет. – Я крепче стискиваю рукоять. – Ты, может, и пощадил его, но я нет.

Таха поворачивает ко мне голову:

– Ты действительно настолько меня презираешь.

– Ты пытался меня убить!

– Я был вынужден.

Я отбрасываю кинжал и бью Таху кулаком в челюсть.

– Да кто тебя вынуждал хоронить меня и невинную девушку заживо?

Пошатнувшись, Таха упрямо выпрямляется:

– У меня был приказ…

Будь он проклят. Он словно корабль, который не перевернуть, какой бы шторм ему ни противостоял. Но я все равно пытаюсь.

– К демонам приказы твоего отца! – кричу я и бью снова. – Из-за твоего отца Сафию едва не поймали и не убили солдаты, а меня ты заставил пережить ночь, которая будет преследовать меня вечно! Не хочешь извиниться?!

Таха сплевывает кровь на доски:

– А ты примешь мои извинения?

Я хватаю его за тунику.

– Нет! – кричу я ему в лицо. – Я прощу тебя, только когда ты подставишь шею под мой клинок!

Слезы жгут отчаянные глаза Тахи.

– Она твоя, – тихо произносит он. – Покончи с моими страданиями, как я покончил со страданиями твой лошади. И мы будем квиты.