Дорога солнца и тумана

Родел совершенно не замечала своей красоты, и это обезоруживало и усиливало ее очарование. Иногда я видел, как она стояла на цыпочках и глядела в окно куда-то за горизонт. Ее тело всегда принимало восхитительные позы, от которых было невозможно оторвать взгляд. И не оттого, что она была восхитительно красивой. Стоп. Беру свои слова назад. Была. Черт побери, в тот последний вечер она спустилась по лестнице, в новом платье, с макияжем и прической, и все в «Гран-Тюльпане» просто обалдели. Но это было лишь однажды. А в остальном она обладала внутренней простотой, ее речь, жесты и улыбка были простыми и безыскусными. Люди рядом с ней не испытывали напряжения. Она уважала собеседника и позволяла ему ощутить свое достоинство.

Я понял в первый раз, какая она необыкновенная, когда вернулся с полей и шел к дому. Я услышал ее смех, лившийся из кухонного окна, и не смог сдержать улыбку – в душе. Так всегда было с Лили. Ее радость, ее смех всегда заставляли меня остановиться, посмеяться вместе с ней. На это имела право только она, и больше никто.

В тот день я злился на Родел Эмерсон. За то, что она проткнула дыры в моей броне, что заставила меня почувствовать что-то еще, кроме боли, бежавшей по моим венам, подобно наркотику. Мне нужна была та боль, чистая и неразбавленная, чтобы поддерживать во мне силы. Без нее у меня подгибались колени, и я отдавался во власть тьмы, лизавшей края моей души. Мне не терпелось избавиться от этой красивой девчонки с красивым смехом и красивыми взглядами на жизнь.

Но Родел Эмерсон не уехала в тот раз. А когда все-таки уехала, то все равно оставалась у нас на ферме Кабури – в ветре, трепавшем белье на веревке, в луче солнца, упавшем на легкие облачка, в дожде, в луне, в скрипе пустых качелей ночью. И когда я просыпался, она снова была рядом, в росе на лезвиях травы после поцелуя тумана.

Я не мог сделать ни шага, не натолкнувшись на ее присутствие.

Поэтому я сел на самолет. И в тот «мини-купер». И выбрал в винной карте до безобразия экстравагантную бутылку, наблюдая, как Родел смеется над тем, что говорит ее приятель. Мне было не до кока-колы. И Родел это понимала. Она знала, что я упиваюсь ею неторопливыми глоточками – упиваюсь всем ее телом, которое целовал когда-то, по которому скучал и которым хотел овладеть после возвращения домой. Мне было плевать, что она согласилась пообедать с этим Джереми и что он сидел с нами за столом. Я испытывал облегчение, что она не пошла дальше. Черт побери, даже Джереми почувствовал искры, вспыхнувшие между Родел и мной. Просто так было и так будет всегда.

– Спасибо за обед, – сказал Джереми, когда я выполз из его машины. – Хорошего тебе лета, Родел.

– Я вижу, что ты сделал, – рассмеялась Родел. – Ты заблокировал меня на все лето.

– Да. Ну, этот парень не оставляет много места для кого-то еще, верно? Но в любое время, ребята, если вы захотите позвать меня на обед со стейком…

– Ни за что. – Я стукнул кулаком по крыше его «мини-купера». – Я больше ни за что не сяду в эту консервную банку на колесах.

– Эй, полегче, приятель. – Его голос взвился на несколько октав, и Джереми уехал.

– Извини, – сказал я, когда Родел взяла меня под руку и мы пошли к ее дому. – Я нечаянно оставил вмятину на машине. Тут у вас все такое маленькое. Дома, улицы, машины. Я привык к просторам, чтобы не натыкаться, когда поворачиваюсь, на все подряд. Я чувствую себя как лев в клет…

– Как ты мог? – Она схватила меня за ворот и рывком потянула к себе. – Ты явился без предупреждения, сорвал мое свидание, сидел там, лопая стейк, а у меня в голове кружился миллион вопросов.

Ее губы были так близко. Мне с огромным трудом удавалось сосредоточиться на том, что она говорила.