Дорога свободы

Гидеон пытался благодарить его, он и на этот раз не позволил. Лежа в старинной кровати с пологом, в мезонине, где потолок косо спускался к освещенному луной окну, Гидеон долго думал обо всех удивительных вещах, которые ему пришлось увидеть; о том, какими разными бывают люди, независимо от цвета их кожи, и какими разными путями они идут. Это было его благодарственной молитвой: ибо не шума и суеты ищет радость — она приходит в тишине, неслышными шагами. Все на свете можно логически объяснить — все, кроме одного: почему некоторые люди — их, правда, немного — находят свое счастье и пищу для своей души в мечтах о всеобщем братстве?

На следующий день, прежде чем отправиться в Уорчестер к Джефу, Гидеон зашел в амбулаторию доктора Эмери. Но он не нашел здесь того вылощенного, учтивого джентльмена, с которым познакомился накануне; перед ним предстал деловитый ученый в белом халате, который вместе с двумя молодыми ассистентами принимал больных, переполнявших приемную и коридор. Эта часть Бостона напомнила Гидеону Нью-Йорк: лачуги, перекошенные дома, грязные улицы, нищета, бедно одетые ирландцы, итальянцы, поляки. Амбулатория Эмери помещалась в старом доме, недавно отремонтированном и выкрашенном сверху донизу в яркую кремовую краску. Гидеон сидел в кабинете, наблюдая за доктором. Перед ними стоял голый мальчик лет восьми с искривленными руками и ногами, с впалой грудью.

— Видите, Джексон. — Мальчик стоял, скрестив руки, дрожа от холода. — Мы не знаем, что это за болезнь. Каждую неделю у меня с десяток таких случаев, и все

среди бедняков. Я дал ей название Maleficio paupertatis ¹, неплохое определение, а?

Он провел рукой по спине мальчика. — Ну ладно, сынок, одевайся. Видите ли, Джексон, общественное зло проявляется в разных формах. Мы боролись и умирали для того, чтобы освободить наш народ, а не замечали, что у нас под самым носом помойная яма. Ведь это стыд и срам, что мы, цивилизованные люди, до сих пор не можем организовать бесплатное лечение, не можем даже провести необходимую научную работу, чтобы постичь, наконец, эту черную магию, называемую медициной. Страна у нас богатая, а люди болеют и умирают от голода, от недостатка солнца и воздуха. А я занимаюсь раздачей милостыни, иначе мою деятельность не назовешь, и это отвратительно, Джексон, это просто какая-то розовенькая плесень на гнили, и, честное слово, я даже не виню моих прославленных сограждан за то, что они не желают развязывать кошельки.

Потом Эмери спросил Гидеона о Джефе: — Вы уверены, что он на самом деле хочет быть врачом?

— Кто знает? Ведь он еще мальчик, — промолвил Гидеон. — Но он способный. Я это не потому говорю, что он мой сын.

— Видите ли, у нас негру получить высшее образование почти невозможно. Наши медицинские школы не считаются с тем фактом, что негр может хворать сам и лечить других. Когда вы осуществите свою утопию там, у себя в Каролине, вы, я думаю, позаботитесь, чтобы было иначе. Но это, — дело будущего. А пока, — ну что ж, пока он может поступить в Эдинбургский университет в Шотландии, если сдаст экзамены.

— В Шотландии? — Гидеон с сомнением покачал головой. — Это ведь очень далеко?

— Далековато. В Старом Свете, к счастью, еще не додумались, что черная кожа делает человека низшим существом.

— Не знаю, — проговорил Гидеон. — Он еще мальчик. Отослать его одного... Может, на целый год...

— Не меньше чем на три года, — кивнул Эмери, с любопытством следя за выражением боли на лице негра. Гидеон колебался, он бессознательно искал предлог для отказа. — Я-то понимаю, — начал он, запинаясь, — раз для него так лучше, то, конечно... Но вот Рэчел, его мать...

Эмери пожал плечами. — Тогда надо отказаться от мысли, что он будет врачом.

— Он очень хочет, — пробормотал Гидеон.

— Это будет стоить денег.

— Когда я вернусь на Юг, — сказал Гидеон, — я, верно, выставлю свою кандидатуру на выборах. — Он помолчал. — В конвенте нам платили три доллара в день. Полтора доллара буду откладывать. Этого хватит?

Эмери отвернулся. — Этого будет достаточно, — тихо ответил он. Он отошел к окну, постоял, потом снова повернулся к Гидеону. — Послушайте, Джексон, а где сейчас ваш сын?

— В Пресвитерианской школе в Уорчестере.

— А, знаю. Ну что ж, там его научат читать и писать, а больше, пожалуй, ничему. Давно он там?

— Четыре месяца.

— Пусть побудет полгода. Вы говорите, ему шестнадцать? Через два месяца пусть приезжает сюда, и я его за год научу большему, чем они за десять лет. Но имейте в виду, ему придется самому отрабатывать ученье. Мне нужен мальчик — подметать полы, мыть лабораторию, инструменты, посуду. Я вам не какой-нибудь недопеченный аболиционист вроде Уэнта. Если у мальчика есть способности, если он проявит интерес, если он будет стараться, то за два года я его подготовлю к вступительным экзаменам в Эдинбургский университет. Если же нет...