Дорога свободы

Они шли дальше; и Гидеон уже думал о том, как сказать про это Рэчел. Ему хотелось обнять Джефа, прижать его к груди, но он не решился. Гордость, огромная, непонятная гордость переполняла его сердце. Сесть бы рядом с Джефом, поговорить бы с ним обо всем, передать ему все, что он, Гидеон, знает, все, чему его научила жизнь! Джеф вдруг спросил:

— Ты ведь позволишь мне поехать к нему?

— Да.

Уже темнело, и они поспешили назад к дому священника. Джеф ликовал, он весь кипел энергией. Гидеону пришлось прибавить шагу, чтобы не отставать от него.

Перед отъездом Гидеон сказал сыну: — Джеф, мальчик, мы еще не забыли злое, старое время, нам кажется, если ты далеко, значит, ты одинок, мы всё считаем, сколько человек может пройти за день. Но теперь не так: два-три дня, Джеф, и ты здесь или у нас в Каролине. Захочешь, чтобы я к тебе приехал, я приеду; захочешь домой, — не бойся, напиши, я вышлю денег на дорогу.

Он передал Джефу подарки, которые привез для него. Они пожали друг другу руки — и в первый раз за много лет Гидеон поцеловал сына.

Гидеон вернулся в Карвел как победитель, как человек, который не только добился успеха, но в некотором роде совершил невозможное — и тут он узнал о случившейся беде. Едва он успел поздороваться со своими и взять Дженни на руки, как ему начали рассказывать. И тогда он увидел почерневшие жерди — все, что осталось от хлева, — и две высокие трубы на том месте, где были хижины. Люди молча стояли вокруг с угрюмыми тревожными лицами; Рэчел прижалась к нему.

— Где Марк? — закричал он.

Но Марк был здесь, он уже пробивался сквозь толпу к отцу. — Что это значит? — спросил Гидеон. — Как это случилось? Когда? — У него вдруг возникло странное, почти мистическое чувство — он ощутил присутствие смерти, и он стал оглядываться, ища, кого же нехватает. У Мариона Джефферсона была забинтована рука. Ада, жена Ганнибала Вашингтона, держала на руках младенца — он родился совсем недавно, уже после отъезда Гидеона. Жизнь шла рука об руку со смертью.

— Что случилось? — повторил Гидеон.

Люси, жена Эндрью Шермана, вдруг заплакала. Эндрью стал гладить ее по голове, успокаивать. — Ну, Люси, не надо, не надо... И тут Гидеон понял, что ее девятилетнего сынишки Джеки, которым она так гордилась за его светлую кожу и неземную красоту, плод смешения в его жилах крови двух «лучших семей» Южной Каролины, что ее Джеки больше нет. Он посмотрел на брата Питера, и тот промолвил: — Бог дал, бог и взял.

— Как это случилось? — спросил Гидеон.

Брат Питер стал рассказывать, другие иногда вмешивались, дополняя его рассказ. Каждый вспоминал какую-нибудь подробность, которая ускользнула от остальных. Это случилось через четыре дня после отъезда Гидеона. Они и раньше слышали о таких вещах, но в Карвеле этого еще не бывало. В тот вечер, около девяти часов, они расходились после вечернего моленья. Брат Питер устроил его в сарае, потому что на дворе было холодно. Он читал в этот раз — этого он никогда не забудет — проповедь на стих из сотого псалма: «Возвеселитесь перед господом все племена и народы. Радуйтесь, служа господу». Выйдя из сарая, они еще постояли немного, разбившись на кучки, разговаривая между собой, как всегда после богослуженья. И тут они увидели: на холме за западными пастбищами вдруг вспыхнул огромный крест. Одна из женщин пронзительно вскрикнула, и тогда все посмотрели и увидели.

Женщины подняли крик, дети перепугались насмерть. Да, Гидеон представлял себе, как это было: сперва ничего — тихое весеннее небо, ясный закат, потом вдруг на нем огненные полосы, зловещий пылающий крест. Мужчины кое-как успокоили женщин и детей. Брат Питер рассудительно заметил, что знак святого креста, будь он огненный или кровавый, не может причинить людям зла. Одних это успокоило, другие, кто уже слыхал о Ку-клукс-клане, поджали губы, но промолчали. Постояли еще, пока крест не догорел, потом пошли по домам; у многих было все-таки неспокойно на сердце.

— А я, — сказал Ганнибал Вашингтон, — я подумал: сам собой крест на небе не загорится; значит, его кто-то зажег. Тут что-то неладно. Я и говорю Труперу: пойдем, посмотрим, что там такое.

Захватив ружья, они обошли луг и взобрались на холм с другой стороны. На вершине никого не было, но, как и следовало ожидать, они нашли обуглившийся крест, сколоченный из двух сосновых жердей. В воздухе стоял резкий запах керосина, по земле было разбросано сено. Нетрудно было догадаться, что здесь произошло. Кто-то поставил крест, обмотал его сеном, смочил керосином и поджег. Нелепая, безобразная, ребяческая выходка; они уже слыхали о таких; и она озадачила и смутила их больше, чем настоящая опасность.

Дома их ждали. Ганнибал Вашингтон рассказал обо всем, что они видели. Алленби заметил: «К нам эта сволочь еще не заявлялась». Тут подошел Абнер Лейт и с ним братья Карсоны, Франк и Лесли, все трое с ружьями. «Эй, кто там есть?» — кричали они, пробираясь в темноте. Они из дому заметили крест и пришли узнать, что случилось.

— Может, и ничего, — сказал Ганнибал Вашингтон.