Дорога свободы

— А может, это Клан. Сейчас все про него говорят. А может, просто кто пошутил, дурак какой-нибудь.

— Не знаю, кто у нас может шутить такие дурацкие шутки, — сказал Абнер Лейт. Потом еще много говорили и спорили, обсуждали, что делать. Делать, собственно, было нечего. Сейчас все хотели знать мнение Гидеона. Правильно ли они поступили? Что можно было сделать в ответ на такие идиотские выходки? Кто-то предложил было выставить стражу, а другой резонно заметил, что они послушные закону люди и живут в цивилизованной стране; против кого им выставлять стражу? Да и нельзя же выставлять ее каждую ночь.

— Ты с этим согласен, Гидеон? — неуверенно спросил брат Питер.

— Вы были правы, — кивнул Гидеон. — Ну, дальше?

— Дальше все пошли спать. Легли позже, чем всегда, но, в конце концов, все уснули. Случилось это, должно быть, под утро. Теперь все в один голос говорят, что их разбудил стук копыт. Кое-кто из женщин с криком вскочил, — им это показалось продолжением какого-то страшного сна; кое-кто из мужчин, перетрусив, остался в постели. Ганнибал Вашингтон, Эндрью Шерман, Фердинанд Линкольн и Трупер спали с заряженными ружьями у изголовья; услышав стук копыт, они схватили ружья и выбежали наружу. Брат Питер, Алленби и еще с десяток мужчин тоже выбежали, но эти были безоружны. По их рассказам, дело было так: появились всадники в белых саванах, человек двенадцать, все с ружьями — этого, впрочем, сперва никто не заметил. По крайней мере у половины в руках были просмоленные факелы; и когда негры выбежали из дому, старый сухой хлев уже пылал в огне, над горящим сеном с шипеньем взвивались языки пламени. Коровы и мулы ревели от страха. Трупер признает, что первым выстрелил он; когда он услышал, как ревут мулы, он сгоряча выстрелил в одну из белых фигур, но он хорошо помнит, да это помнят и другие, что он не попал; он стрелял, не целясь, вне себя от гнева. И в ту же минуту, должно быть, испуганные выстрелом, люди в белых саванах повернули лошадей, побросали факелы, дали нестройный залп и ускакали.

— Понимаешь, Гидеон, — говорил Алленби, — что это за трусы. Один единственный выстрел — и все разбежались. Сколько страху напустили — белые саваны, огненные кресты, ночные налеты, — а как только поняли, что мы вооружены, так и струсили. Улепетнули, как кролики. Только после этого, и то еще не сразу, мы заметили, что Джеки Шерман лежит на земле. Пуля попала ему между глаз. Это, значит, когда они палили на прощанье. Шальная пуля. А мы и не заметили. Мы были заняты пожаром, спасали скот, а мальчик даже не вскрикнул, бедняжка.

Люси Шерман снова зарыдала. Брат Питер досказал Гидеону остальное. Смерть мальчика всех потрясла, никто уже не мог по-настоящему бороться с огнем; скот удалось спасти, но хлевы и две хижины сгорели дотла. На пожар прибежали Абнер Лейт, Фред Мак-Хью с сыном, Джек Сэттер и братья Карсоны. Ганнибал рассказывал, что, когда Абнер Лейт посмотрел на мальчика, он так выругался, — негры даже никогда еще не слыхали такой ругани. — Знаешь, Гидеон, — сказал он, — ведь мы чего только не думали, мы на всех белых думали, даже на них, а потом они прибежали, — видим, нет, не то. Мальчику жизнь, конечно, не вернешь, а все легче.

— Что же вы потом сделали? — спросил Гидеон. В его ровном, сдержанном голосе звучала такая ярость, что, казалось, говорит не он, а другой человек.

— Что можно было сделать, Гидеон? — возразил Алленби. — На другой день Абнер Лейт взял мула и поехал

в город. Говорят, он чего-то требовал от шерифа, а шериф поднял его на смех. Ты знаешь такого Джессона Хьюгара? Он в старое время торговал неграми.

— Знаю.

— Ну вот, Абнер слышал, что он теперь заправляет местным отделением Клана. Абнер публично обвинил его во всем, а тот, говорят, обругал его, сказал, что он с неграми — одна лавочка. Они подрались, и, говорят, Абнер чуть его не убил. Собралась толпа, Абнер поднял ружье и крикнул: «Ну подходи, кто первый?» Чарли Кентон был с Абнером в одной роте — он вступился за него, а потом Абнер сел на мула и уехал. На другой день Ганнибал запряг лошадь, и мы вместе поехали в Колумбию, мы говорили с майором Шелтоном.

— Что сказал Шелтон?

— Он сказал, будут приняты меры. Понимаешь, Гидеон, есть у них такое выражение: «будут приняты меры».

Гидеону майор Шелтон сказал то же самое. «Можете быть спокойны, уже принимаются надлежащие меры». Шелтон был высокий, сухой человек с надменно прищуренными глазами; он окончил Уест Пойнт девять лет назад, был еще молод и проклинал судьбу, которая занесла его в это южное захолустье на полицейскую должность, где он снискал неприязнь всех, кого уважал, и симпатии лишь тех, кого он презирал.

— Что это за надлежащие меры? — спросил Гидеон.

— Меры военного характера, которые я не обязан и не намерен обсуждать с вами. Вашу жалобу приняли. Начато расследование.

— А пока что ребенок убит, этим все и кончится.