Дорога в Бородухино

Вера Глебовна пошла к пассажирскому вагону, встала поодаль от военного в полушубке, перетянутом новенькими белесыми, не успевшими еще потемнеть ремнями, который разговаривал еще с двумя военными, и стала ждать, когда закончат те разговор. Высокий, в полушубке, несколько раз кидал на нее подозрительный взгляд, а потом, закончив разговор, направился к ней.

— Что вам здесь нужно, гражданка? — спросил резким, неприятным голосом, упершись в нее холодными глазами.

— Я… я получила письмо от сына. Он в Малоярославце, просит приехать… Я не видела его три года… Хотела узнать, ваш эшелон не туда?

Военный недоуменно пожал плечами:

— Вы что, совсем не понимаете, что на этот вопрос вам никто не имеет права ответить?

— Почему? У меня же письмо… Вот оно, — достает она письмо Андрея.

— Не трудитесь. Я ничего вам не могу сказать…

— Но как же? Я же мать… Сын едет на фронт… Я же должна его…начала взволнованно Вера Глебовна, но он перебил, крикнув военному у вагона:

— Комиссар! Подойди-ка сюда. Разъясни гражданке. Это по твоей части,и, круто повернувшись, пошел обратно.

Подошедший к ней военный, тоже в полушубке, но поменьше ростом, с мягкими чертами лица и не такой суровый, как начальник эшелона, слышавший, видимо, краем уха их разговор, спросил ее:

— Ваш сын в Малоярославце?

Она кивнула головой.

— Давно он там? — продолжил комиссар.

— Только прибыли… С Дальнего Востока. Он пишет, что пробудет, возможно, там несколько дней… Мне очень нужно его повидать.

— Да, я понимаю…

— Я не видела его почти три года…

— Не знаю, что вам и посоветовать, — участливо сказал комиссар. — В эшелон воинский вас никто не возьмет. Это исключено

— Что же мне делать? — упавшим голосом спросила она.

— Не знаю… Посторонних в эшелон брать запрещено.

— Но разве я посторонняя — воскликнула она — Я — мать!

— Не мучайтесь зря… Поищите другие пути.

— Их нет — других… И я буду ходить здесь день, если понадобится, и ночь, еще день, и найдется кто-нибудь с сердцем…

— Вы думаете, его нет у меня? Или вот у него? У всех оно есть. И у всех есть матери. Но есть строгие законы военного времени. Поймите это.

— Не понимаю… Я — мать! Я должна увидеть сына перед фронтом. Это мое святое право! — повысила она голос. — И ваши все законы и предписания военного времени перед этим священным правом — ничто!

Комиссар серьезно выслушал эту тираду, потом осторожно взял ее за локоть.

— Пройдемте немного, — и повел вдоль эшелона. — Я же тоже москвич, и мой дом не очень-то далеко отсюда, но я тоже не увижу мать перед фронтом.

— Позвоните домой! — воскликнула Вера Глебовна.

— Увы, наш телефон отключен, — пожал плечами комиссар. — Поверьте, мне сейчас не легче вашего, ведь до моего дома всего несколько километров, а не сто двадцать, как до Малоярославца. Не мучайте себя, идите домой. Будем надеяться, что все будет хорошо, что мы вернемся к своим матерям. Это одно, что сейчас можем. Прощайте, — комиссар протянул руку Вере Глебовне.

Она пошла дальше… Пошла, уже почти ни на что не надеясь, но уйти с вокзала тоже не могла. А вдруг, вдруг, думала она, подвернется какой-то необыкновенный, счастливый случай. Она прошла весь эшелон, пересекла пути и пошла к следующему эшелону, откуда доносился звук гармони. По дороге она спросила какого-то бойца, шедшего с котелком, не в Малоярославец ли они едут, но тот покачал головой, пробормотав: "Не знаю". Уже в конце этого эшелона, когда прошла фыркающий и обдающий парами паровоз, она увидела женщину, с которой начинала путь. Она стояла, обнявшись с нескладным красноармейцем в мешковатой шинели. Лицо ее сияло. Увидев Веру Глебовну, она крикнула:

— Нашла я своего! Вот он, мой Ванечка! — она схватила его за шею и повисла на муже.

Тот же, застеснявшись, видно, постороннего человека, отпустил ее, и она соскользнула с него, чуть не упав. Шутливо ударив мужа по руке, она подбежала к Вере Глебовне.

— Они в Юхнов едут! Мимо Малоярославца, — выпалила, запыхавшись. — Ваня, поди-ка сюда! — позвала мужа, который не очень-то охотно двинулся к ним, недовольный, что помешали его свиданию с женой. — Ваня, поговори со своим начальником. Сын вот у нее в Малоярославце. Надо помочь. Может, возьмут ее в ваш вагон.

— Лида… у нас с тобой-то времени в обрез… — начал было он, но жена оборвала:

— Ты чего? А ну, быстренько иди, — и подтолкнула мужа. — В санроте он, санитаром, нескладный-то мой. У них врач начальником. Молоденький такой, хорошенький… И в вагоне их мало. Возьмут они вас…

— Боюсь и надеяться, — тихо сказала Вера Глебовна и закурила.

— С войны начали? Я тоже балуюсь табачком. Все нервам легче.

— Я давно курю…

Женщина помолчала немного, часто оборачиваясь на вагон, куда ушел муж, потом вздохнула:

— Уж не знаю даже, радость ли встреча эта? Может, лучше и не видеться было? Скис мой совсем… Обнимает меня, а у самого руки дрожат. И у меня словно кол в грудь забит… Знаете что, — добавила после паузы. — Не езжайте вы в Малоярославец этот. И себе и сыну сердце разорвете.

— Я знаю, что не на радость еду… Но надо мне, надо… — опустив голову, сказала Вера Глебовна.