Дорога в два конца

Однако с теплом битые под Сталинградом гитлеровские вояки стали приходить в себя и думать о реванше.

В результате нашего зимнего наступления в районе Орла, Курска, Харькова образовался огромный выступ протяженностью по фронту в 550 километров, глубоко вдававшийся в расположение немецких войск. Учитывая создавшуюся конфигурацию фронта, гитлеровское командование и строило свои военно-стратегические планы на лето 1943 года.

В приказе № 6 от 15 апреля 1943 года Гитлер требовал «сосредоточенным ударом, проведенным решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода и другой — из района южнее Орла, путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска противника и уничтожить их.

3 мая 1943 года на совещании в Мюнхене план «Цитадель» был утвержден.

12 мая содержание «Цитадели» было уже известно советскому Верховному Командованию.

* * *

Батальон Карпенко третий день бегает на одну и ту же высоту. За спиной солдат бухают холостыми два дивизиона артиллерии.

— Плохо! Плохо! Это не атака! Так вас и половина не доберется до шапки высоты! Отводи назад! Все сначала!

Казанцев злится, берет автомат и бегает сам с солдатами. Во время коротких перекуров солдаты косятся на полковых разведчиков. Это они не могут никак взять «языка». И теперь им всем придется лезть на эту проклятую настоящую высоту, откуда их вывели три дня назад для тренировки, прощупывать оборону ее и брать контрольных пленных.

В воздухе духота, жарко. По небу осторожно, минуя солнце, крадутся облака-странники. Ночью их нет. Они прячутся где-то за горизонтом, а с восходом солнца рассыпаются по голубому простору пастись. Солнца боятся. Ослепительно-белое, оно жжет немилосердно, теснит облака к краям огромной золотой чаши.

— Кончай курить! — Казанцев затягивает ремешок каски, берет автомат. Бурое в испарине лицо твердеет, одевается строгостью. — Злости настоящей нет у вас, и огонь плохо используете. Завтра поддержка боевыми снарядами.

Казанцев сочувствовал солдатам, их усталости. Он, не глядя, ощущал их — молодых, здоровых, сильных, разомлевших на жаре и не желавших бежать на эту опостылевшую высоту. У него самого гудели ноги и ломило в висках. Толчком плеча поправил ремень автомата, оглянулся. Мокрые, будто выкупанные, солдаты рассыпались в цепь. За оврагом вяло и тупо начали бухать холостыми пушки. Застойный белый зной над полем мирно пряли ласточки. На кочке замерла и часто дышала оранжевым брюшком зеленая ящерица.

В ночь на 29 июня батальон вышел на исходные. Атака утром, но спать никто не спал. Как-то по-особому внюхивались в каждый запах, вслушивались в каждый шорох, будто все для них было впервые. Отвыкли за три дня, и мучило чувство, что начинают первыми, когда другие будут еще дрыхнуть по землянкам, в полдень томиться на солнце и убивать время байками…

Утро вставало душное. Из-за обугленного сарая за оврагом медленно выкатывалось солнце. Оно словно застряло в черных клетках стропил. Туман стекал вниз, и овраги стали похожи на речки. Солдаты собирали в этих оврагах душистую лесную малину, баловались кислицами и грушами. В зарослях молочая, донника и пырея по дну оврагов наблюдали возню пчел, жуков, бабочек. Сейчас на эти овраги солдаты поглядывали с отчуждением.

В деревеньке за высотой солнце зажгло позеленевший купол церквушки. Просевшие соломенные крыши хат, размытые дождями до глины стены выглядели мирно. Но на войне все относительно, и этому виду никто не верит.

Время тянется изнуряюще медленно. Под сердцем холодным комом копилось что-то похожее на страх и беспокойство. Наконец Казанцев поднимает ракетницу.

— Ну?!

Широкая напряженная спина Карпенко вздрагивает на это «Ну?!». Лицо его застыло, кожа на обтянутых скулах побелела. Мыслями он уже там, на высоте.

Когда через два часа на НП батальона привели пленных, фельдфебеля и трех солдат, Казанцев даже не поверил, что все кончилось так благополучно.

— Высоту не отдавай! — посоветовал он Карпенко. — Все равно скоро брать придется. А этих (взглядом на пленных) в дивизию. Пускай берут на выбор. — Смежил глаза в улыбке, обнял борцовские плечи комбата. — Знай наших.

На закате неожиданной атакой с танками немцы высоту забрали назад. Солнце било в глаза, оседало за березовую рощу. В редеющей красноватой пыли после налета «юнкерсов» шли танки. Кувшинов успел досчитать до тринадцати, как по каске его ударило чем-то тяжелым, и он провалился в зыбкую и вязкую темноту. Очнулся — тихо. Светила ущербная луна. По полю меж воронками и убитыми ходили немцы, обшаривали карманы, громко разговаривали между собою. Наверное, на ходу делили что-то. Кувшинов покосился на соседа. Он лежал на спине, широко раскинув руки и ноги, будто в жарком сне. Немцы остановились около него. Плечистый, низенький, похожий на куль муки, пнул убитого сапогом, нагнулся, сорвал с гимнастерки медали.