Дорога в Омаху

– Операция задумана не малой лигой психов с комплексом Александра Македонского. Это сольный номер, и исполнитель его – некий сукин сын из высших эшелонов власти.

– Значит, это дело рук Вашингтона? – произнес недоверчиво Арон Пинкус.

– Не Вашингтона, а кого-то из Вашингтона, – уточнил наемник. – Подобная акция не может быть результатом коллективного творчества, поскольку в таком случае слишком велика вероятность утечки информации, и посему вполне правомерен вывод о том, что за всем этим стоит какое-то весьма высокое должностное лицо, которое в состоянии в одиночку справиться со всеми задачами.

– Расскажите нам поподробней, почему вы считаете, что этот человек имеет какое-то отношение к правительству, – настаивал Арон.

– Потому что Нобелевский комитет в Швеции пользуется безупречной репутацией, и чтобы решиться бросить на него тень, необходимо занимать очень высокое положение. В конце концов, любой уважающий себя журналист может связаться со Стокгольмом и получить интересующую его информацию. И, как подозреваю я, это уже проделано.

– Ну, парень, это же черт знает что! – воскликнул Дивероу.

– Помнится, сегодня утром я говорил что-то в том же роде.

– И еще вы сказали мне, что подумаете о том, чтобы вместе с Романом Зет дать отсюда деру, как только будет установлена сигнальная система с литиевыми штуковинами… Так вот, они уже на месте, Сайрус. И что же дальше? По-прежнему собираетесь нас покинуть?

– Нет, адвокат, я передумал. Мы остаемся.

– Почему? – поинтересовалась Дженнифер Редуинг.

– Полагаю, вы ждете от меня глубокого обоснования своего решения, опирающегося на мои расовые особенности, – вроде того, что мы, мол, ниггеры, ухитрились выжить, несмотря на Ку-клукс-клан, лишь потому, что у нас развилось шестое чувство, и вот теперь нас чертовски огорчает, когда правительство ведет себя неподобающим образом. Но это же чистейшей воды вудуизм!

– Разве не красиво говорит этот большой парень? – промолвила миссис Лафферти.

– Подождите, милая Эрин, обсудим это чуточку попозже, – сказала ей Редуинг и вновь обратилась к Сайрусу: – Послушайте, господин наемник, не лучше ли прекратить разглагольствования о расовом чувстве и вудуизме, о котором мне кое-что известно, и прямо ответить на мой вопрос: почему вы остаетесь с нами?

– А это важно?

– Для меня – да.

– Это я могу понять, – улыбнулся Сайрус.

– А я вот ни черта не понимаю! – взорвался Маккензи Хаукинз, разминая пальцами сигару, прежде чем положить ее в рот.

– Так дайте же джентльмену договорить все до конца, – не сдержался Арон Пинкус. – Если позволите, генерал, я попрошу вас заткнуться.

– Командиры не отдают подобных приказов друг другу!

– Да бросьте вы всю эту дурь! – огрызнулся Арон и тотчас покачал головой, недоумевая, как мог он вымолвить такое. – Боже милостивый, я ужасно сожалею о своих словах, генерал, и прошу прощения!

– Нечего перед ним извиняться! – изрек Сэм и повернулся к Сайрусу: – Мы слушаем вас.

– О’кей, адвокат, – отозвался наемник, глядя на Дивероу. – Вы с леди сообщили что-либо остальным? И если да, то что именно?

– Мы сообщили все, что знали сами, но не «остальным», а только Арону. В число посвященных не вошли ни Мак с его «адъютантами», ни моя мама…

– Почему, черт возьми, вы обошли меня стороной?! – возмутился генерал.

– Нам надо было побольше собрать информации, перед тем как ты начнешь отдавать приказы, – ответил ему грубо Сэм и снова повернулся к Сайрусу: – Мы рассказали о ваших сложностях в Штутгарте и о том, что было потом. Как «выпустили» вас из тюрьмы.

– Впрочем, все это не имеет особого значения. Если тут заваривается какая-то каша, – а я думаю, что так оно и есть, – то мы с Романом Зет сумеем вам помочь. Но, надеюсь, вы не используете эту информацию против нас?

– Даю вам слово! – откликнулась Редуинг.

– Я ничего не слышал! – вторил ей Дивероу.

– Слышать-то вы слышали, но только потому, что с вами была мисс Р., – заявил наемник резко. – Вопросы вы задавали неуклюже, а мисс Р. – четко и разумно. Она ясно дала понять, что для того, чтобы поверить мне, ей требуется знать кое-что. И я рассказал ей все о себе.

– Слова словами и остаются, насколько я понимаю, – изрек Пинкус.

– Мои вопросы никогда не бывают неуклюжими, – пробормотал Сэм.

– Ну, у вас на уме много чего… как и на ваших брюках, – произнесла Дженнифер спокойно и опять переключилась на Сайруса: – Вы утверждаете, что ваше желание остаться не имеет расовой подоплеки, но ведь никто об этом и не заговаривал, кроме вас. Не кроется ли за этим обида? Вас, человека с черной кожей, несправедливо осудили. Да случись такое со мной, индианкой, я бы взбесилась от гнева и не скоро еще пришла бы в себя. Я была бы готова наброситься на любой символ власти и не уверена, что учитывала бы при этом истинное положение вещей. Не потому ли и вы остаетесь?