Дорога в Омаху

– Не знаю, что и сделать для тебя: ты такая красивая! – произнесла восторженно Эрин, глядя широко раскрытыми глазами на Дженнифер, когда они остались в кухне одни. – Может, раздобыть буйволиного мяса?

– Нет, милая Эрин, – рассмеялась Дженнифер, чистя крупную картошку из Айдахо, которую они нашли в погребе. – Я предпочту несколько жареных ломтей лососины.

– О, так ты любишь свою индейскую рыбу, которая водится в ваших бурных, как черт знает что, реках?

– И снова нет, Эрин. Просто мне больше нравится пища с низким содержанием холестерина. Считается, что от нее нам будет только польза.

– Я уже пробовала кормить ею Пэдди, и знаешь, что заявил он мне?.. То, что при личной встрече с господом богом спросит его: зачем он населил землю пригодными для еды существами, если ему не хотелось, чтобы дети его с красной кровью в жилах ели филей?

– У вашего мужа всегда и на все есть ответ?

– Он считает, что да. Впрочем, с филеем тут целая история. Два года назад благодаря мистеру Пинкусу нам удалось посетить Ирландию, те места, откуда мы родом. Пэдди, упав на колени, поцеловал Камень Бларни[141], когда снова поднялся на ноги, сказал мне: «Я слышал голос, женушка. Что касается филея, то я тут исключение, святая правда!»

– И вы поверили ему?

– Послушай, девочка, – нежно, не без хитринки улыбнулась Эрин Лафферти, – он мой парень, и притом единственный, которого хотела я в своей жизни. Так неужели же после тридцати пяти лет совместной жизни я стану сомневаться в его видениях?

– Тогда давайте ему его филей.

– Я это и делаю, Дженни, но вырезаю весь жир, хотя он всякий раз и вопит во всю глотку, будто мясник нас обманывает или что я не знаю, как готовить филей.

– И как же вы поступаете в таком случае?

– Обычно даю ему лишний стаканчик виски, а иногда – и пару оплеух: это отвлекает его мысли от желудка.

– Вы замечательная женщина, Эрин!

– Брось ерундить, девочка! – молвила со смехом жена Пэдди Лафферти, готовя для салата латук[142]. – Когда у тебя появится свой мужчина, ты научишься кое-чему. Во-первых, как сделать так, чтобы он всегда был сильным и здоровым, и, во-вторых, как поддерживать в нем огонь. Вот и вся премудрость.

– Я завидую вам, Эрин. – Редуинг изучала красивое, несмотря на чрезмерную полноту, лицо миссис Лафферти. – У вас есть кое-что, чего, боюсь, мне никогда не обрести.

– Почему ты так думаешь, девочка? – перестала рубить латук Эрин.

– Не знаю… Возможно, потому, что я захочу быть сильнее того мужчины, который пожелал бы меня в этом качестве, – я говорю о браке… Я не смогу никому подчиниться.

– Я так полагаю: ты не хочешь, чтобы парень, который женится на тебе, подмял тебя под себя, – понятно, не в грязном смысле.

– Мне ясно, что вы имеете в виду. Я действительно не могу приспосабливаться.

– Я не уверена, что знаю, что подразумеваешь ты под этим твоим «приспосабливаться», но, думаю, это означает, что, приспосабливаясь, человек как бы признает свою принадлежность к низшему классу или вообще безродность. Ты это хотела сказать?

– Да, именно это.

– Неужто нет ничего иного? Взять хотя бы нас с Пэдди, с которым я хотела бы провести всю свою жизнь до конца. Я говорю ему: ешь свой филей, – и при этом тайком от него срезаю весь жир. Он получает свои бифштексы и перестает жаловаться, но жира там нет, сколько бы он его ни искал, даже если вгрызается в самую кость. Понимаешь, к чему я клоню? Дай горилле пососать любимую косточку, и она забудет обо всем остальном, ибо она – счастлива!

– Выходит, мы, женщины, можем манипулировать своими мужчинами, этими представителями сильного пола?

– А что же остается нам делать на протяжении долгих лет?.. До тех пор, пока не появились вы, крикуны, все шло отлично: говори своей половине все, что угодно, но поступай по-своему.

– Замечательно, – произнесла задумчиво дочь уопотами. Внезапно из огромной гостиной, помещавшейся за кухней, послышались крики то ли боли, то ли восторга, а то и того и другого вместе, – понять точно было невозможно. Дженнифер уронила картофелину на пол, а Эрин, швырнув машинально головку латука в светильник, разбила длинную неоновую трубку, так что осколки стекла посыпались в миску с салатом.

Появившийся тут же Дези-Один распахнул дверь с такой силой, что одна из створок, откатившись назад, ударила его в лицо и сместила при этом временно установленные дантистом протезы.

– Вы! – завопил он… – Вы все выходить и смотреть на телевизион! Этот сумасшедший, этот псих вести себя, как бешеный бык!

Женщины ринулись к двери и, вбежав в гостиную, воззрились в изумлении на телеэкран, занятый шестью, по-видимому, очень важными, гостями города Бостон, облаченными в приличествующие столь торжественному случаю строгие костюмы. Кто-то из них выделялся коротко подстриженной бородой, другие, наоборот, были чисто выбриты или же красовались нафабренными усами, и у всех у них голову венчала черная мягкая фетровая шляпа. Их приветствовал мэр города интеллектуалов, который явно не очень-то справлялся с возложенной на него обязанностью выступить от имени всех горожан: