Дорога в страну четырёх рек

— Странно, я думал, ты постоянно выставляешься. Такое было ощущение, что твои работы давно раскручены и все их знают. Правда, прости, я в современном искусстве полный профан, могу глупость какую-нибудь ляпнуть. Тебе заказать десерт?

— Заказать, конечно! — воскликнула Жанна с совершенно детским восторгом. — Во-первых, я люблю сладкое, во-вторых, с тобой так интересно.

— С тобой тоже очень интересно, — улыбнулся Игнатий. — Удивительно, но мне совершенно не надо под тебя подстраиваться, хотя у меня сложный характер. Меня многие не понимают. Я, наверное, тоже ненормальный, по крайней мере некоторые так считают. Особенно моя семья. Меня мои родные совершенно не понимают, но под них я даже подстроиться не могу.

— У тебя сложные отношения с папой и мамой?

— Не то слово. Еще у меня два брата, они и отец бизнесом занимаются, а я историк, шизик, по их мнению. Ботаник, очкарик и все в том же духе.

— Мне это знакомо, проходила. Меня Димка шизой считал. А родителей у меня не было, в детском доме росла.

— Я бы никогда не подумал. Ты, скорее, напоминаешь богемную девушку из хорошей семьи, которая в знак протеста носит хипповые свитера и растоптанные кроссы.

Жанна засмеялась.

— Растоптанные кроссы — это от безденежья. Не думала, что со стороны я произвожу такое впечатление. У меня мать умерла от наркотиков, отца никогда не было. Была бабушка, с которой я жила до пяти или до шести лет, потом она совсем стала немощная, и меня забрали в детский дом. А вернулась я в квартиру, где мы жили, уже через двенадцать лет. Знаешь, я не узнала эту квартиру — это был какой-то ужас. Мы и раньше не шибко хорошо жили, потому что мать кололась и буянила, а потом, пока меня не было, кто-то эту квартиру сдавал. Я когда вернулась, это была настоящая помойка: вся мебель поломана, холодильник разбит, грязь кругом. Первым делом давай убираться. Потом соседи стали приходить, они нас помнили, особенно бабушку. Бабушка умерла через два года, как меня в детдом забрали. Вот соседи толпой пошли: кто чайник несет, кто тумбочку старую, кто стулья, кто занавески. Притащили холодильник — ЗИЛ, такой горбатый, он у меня до сих пор на кухне стоит. Да у меня все это до сих пор, я так ничего не меняла и не покупала. В общем, устроилась я. Мебель все равно жутко старая была, я ее разрисовала в лубочном стиле, чтобы не так тоскливо было по углам смотреть. Прикольно получилось. Если будешь у меня, посмотришь. Хотя там смотреть нечего. Все равно отстой.

— Я тогда училась в Суриковке, — продолжала Жанна, для которой важно было рассказать о себе Игнатию все. — Мы мотались постоянно с мольбертами на пленэр. Мне в квартире некогда было сидеть. Потом любовь моя заявилась. Димка. Ему с родичами жить надоело. У него мама вся такая правильная, занудная до оскомины, бабка ворчливая, собака противная. Ну, вот он от них и сбежал ко мне. Я уж не знаю, любил ли он меня, но я его страшно любила, до беспамятства…

Она спохватилась, прикрыла рот ладошкой и сказала:

— Ой, прости. Я тебя, наверное, загрузила своим трепом.

— Что ты! — искренне возразил Игнатий. — Мне очень интересно, я никогда не встречал такую девушку, как ты. Рассказывай дальше, для меня это правда важно.

Тем временем принесли десерт: чай и тирамису.

— Попробуй, это очень вкусное пирожное. Или торт, я точно не знаю, как правильно его называть. Но ты такое, может быть, еще не пробовала, — добавил Игнатий, придвигая к Жанне вазочку с десертом.

— Я даже названия такого не слышала. Слушай, у меня сегодня день чудес. Во-первых, меня слушают и не считают шизой, во-вторых, меня кормят чем-то вкуснейшим, чего я никогда и не пробовала. Знаешь, в детдоме самым большим лакомством было пироги и сырники со сгущенкой. Иногда на дни рождения давали кусочек торта, но от него всегда жир застывал на зубах. Но нам все равно казалось это очень вкусным, мы всегда были какие-то голодные, что ли. Гречка, макароны, суп, пюре… Жареная картошка из области невероятного. Я ее только у нашей директрисы пробовала. Она меня иногда к себе домой брала. Если бы не она, не видать мне Суриковки. Наших всех в ПТУ отправляли. Маляр-штукатур, швея-мотористка, повар — это для девочек, а ребятам — слесари-сантехники всякие, сварщики.

Игнатий с нежностью смотрел на Жанну. Ему все больше хотелось ее обнять, она была такая наивная и доверчивая, как большой ребенок. Впрочем, на свои годы она и не выглядела, максимум на шестнадцать-восемнадцать лет. Худая, щуплая, ее кожа отливала какой-то мраморной бледностью. На худом лице горели огромные серые глаза, обрамленные густыми черными ресницами. Она была даже хорошенькой, несмотря на свою угловатость. Руки у нее были тонкие, почти прозрачные, с худыми длинными пальцами, которые все время что-то нервно теребили. Сейчас она крутила в руках чайную ложку, которой периодически брала десерт.