Дорога в страну четырёх рек

— Как же это вкусно, — растягивая от удовольствия слова, произнесла Жанна. — Когда я вернулась из детдома, я поняла, что совершенно не умею готовить. Я так и не научилась. Я могу сварить макароны, открыть тушенку и все это перемешать. Кстати, вкусно, особенно где-нибудь в походе.

— Я так давно не была нигде. — Жанна все говорила и говорила и не могла остановиться. — Мое затворничество началось года два назад. Я впала в какую-то жуткую депрессию. Впрочем, я впадала в нее и раньше, когда ушел Димка, например. Но тогда меня спасли мои друзья-художники, я их называла «передвижники». Это такие типы, полубродяги-полухиппи. Обычно грязные, с длинными волосами, с гитарами, с мольбертами, мотаются по всей стране автостопом. Непонятно где спят, непонятно что жрут, всегда без денег, как бомжи. Но жизнь у них веселая, насыщенная. Правда, я тогда чуть на травку с ними не подсела, но потом быстро поняла, что это опасно для меня. Мама-то моя от наркоты умерла. Ну, типа, я подумала, что наследственность и все такое. Правда, курить я так и не бросила. А ты куришь?

— Нет, и не курил никогда, — сказал Игнатий, отхлебывая чай.

— Никогда-никогда?

— Даже не пробовал, — ответил Игнатий с улыбкой.

— Ну ты даешь! — воскликнула Жанна почти с восторгом. — Первый раз такого встречаю. А ты не против, если я закурю?

— Нет, конечно, кури.

Жанна щелкнула зажигалкой и затянулась.

— Слушай, я тебя не заморочила своей болтовней? Мне кажется, у меня от моего затворничества крыша поехала. Вот я все и болтаю, давно с людьми не разговаривала. — И Жанна засмеялась.

— Нет, я все жду, когда ты мне расскажешь, как у тебя получилось с картинами твоими. Я так и не понял, зачем ты рисуешь ад?

У Жанны лицо сразу стало серьезным. После такой расслабляющей болтовни ни о чем ей очень не хотелось возвращаться к тяжести текущих дней. Но она чувствовала, что именно Игнатию должна рассказать об этом. Хотя бы потому, что Игнатий тоже был участником ее видений.

Игнатий — одна из загадок, которую сама она не могла разгадать. Жанна написала его портрет по памяти, а оказалось, что он — живой человек, который даже живет неподалеку. Самым простым объяснением было, конечно, то, что они могли где-то пересекаться. И, встретившись с ним, скажем, в том же троллейбусе, она не могла не обратить на него внимание: слишком необычное у Игнатия было лицо. Потом его образ мог отпечататься в подсознании, а потом проявиться в сновидении… Все вроде логично, но как быть с его именем — откуда она его знала? Вопрос оставался вопросом…

Жанна стряхнула пепел в пепельницу.

— Тебе действительно это интересно? Это не очень приятная тема, и я хочу как-то с этим покончить.

Голос девушки изменился, стал более низким. Только что она щебетала, как весенняя птичка, и вдруг стала мрачнее тучи. Видно было, что для нее это действительно болезненный вопрос.

— Ты прости меня. Я дурак, испортил тебе настроение, если тебе неприятно, давай не будем вовсе на эту тему, — сказал Игнатий, очень смутившись. — Просто ты начала сегодня об этом говорить, а потом так и недорассказала. А я такой пень, совершенно не умею чувствовать собеседника.

— Все ты умеешь, — жестко сказала Жанна, последний раз затянулась и загасила окурок в пепельнице. — Именно тебе я хотела рассказать все от и до. Но Пока не говорила главного. Слушай теперь внимательно, от начала и до конца. Может, ты поможешь мне распутать этот клубок и вырваться из этой паутины. Я знаю, что мы с тобой не просто так сегодня встретились, не для того вовсе, чтобы сидеть здесь трепаться о всякой ерунде и есть вкусную еду. У меня есть твой портрет.

— Что ты сказала?

— У меня есть твой портрет, — повторила Жанна и внимательно посмотрела Игнатию в глаза.

Глава 48

Андрей зажмурился и приготовился к прыжку, как вдруг услышал хорошо знакомый ему женский голос:

— Я не отдам его тебе просто так, бесяра!

Андрей чуть не вскрикнул от неожиданности.

Обернувшись, он увидел свою давно умершую бабушку Дусю. Она стояла в комнате напротив Аримана и очень строго смотрела на беса. Лицо ее было значительно моложе, чем тогда, когда маленький Андрюша видел ее последний раз, и седины в волосах не было. Волосы были густые, темно-русого цвета, собранные в тугой тяжелый пучок, как на фотографиях ее молодости.

Ариман, злобно щелкнув зубами, бросился в ее сторону. Андрею показалось, что он сию минуту растерзает светлый образ, но бес отпрянул так, как будто врезался лбом в невидимую стену.

— Пошел вон отсюда, ты его не получишь. Он не твой, — еще раз твердо произнесла бабушка.

— Ну, это мы еще посмотрим, — злобно прошипел Ариман.

Бабушка Дуся его крестила, может быть, она же была и его крестной. Андрей точно этого не знал и никогда этим не интересовался. Он не помнил, как его крестили. Ему было года полтора или два. Но саму бабу Дусю, самую добрую и самую нежную бабушку из далекого детства, помнил очень хорошо.