Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №4

Дон Мигель сдержал вспыхивающий в нем гнев и спокойно ответил:

- Я в самом деле рассчитываю на то, что наш ночной покой сохранится самое большее до полуночи. Мы должны готовиться к нападению и предпринять необходимые меры. Мы же ответственны за людей. Если бы наш лагерь был бы так же хорошо защищен, как поместья некоторых крестьян в Рид-ланде, тогда нам вообще не о чем было бы беспокоиться.

Капитан попытался скрыть злость. Он небрежно возразил:

- Я знал, что я навел на вас поучения и хорошие советы. А что касается крестьянских дворов, то неужели ваша чувствительная совесть все еще не оставила вас в покое? Тогда вам лучше было бы уйти в монастырь.

Их разговор прервали. Молодой солдат, который служил обоим офицерам, поставил перед ними деревянный ящик для провианта, раскрыл крышку и расставил перед ними ужин - жареная дичь, хлеб и большой кувшин вина. Господа не заставили себя ждать. Остальные тоже раскрыли свои седельные сумки и стали жевать за обе щеки. Насытившись, всадники сделали по большому глотку бодрящего вина, а их безбожная болтовня и смех доносились до ближайшего леса.

Дон Мигель становился все беспокойнее. Неужели действительно никто из мужчин не рассчитывает на возможное нападение? Поведение начальника ему также непонятно. Вместо того, чтобы предпринимать дополнительные меры предосторожности, он опустошает один кубок вина за другим и его приглашает делать так же. Но в конце концов дон Мигель посчитал своим долгом предупредить еще раз:

- Не будет ли лучше привязать лошадей между груд мусора за стеной? В случае нападения со стороны леса они будут защищены по меньшей мере от первых мушкетных пуль.

Капитан Панадеро ничего на это не ответил, а лишь вылил в себя очередной кубок вина.

- И кроме того, - продолжал дон Мигель, - нам нужно усилить охрану. Когда станет совсем темно, то единственный пост на все четыре стороны лагеря в стране врагов действительно недостаточен. Когда его быстро захватят врасплох, то он ни разу не сможет нас предупредить. Единственный меткий выстрел из лука откуда-нибудь из укрытия и ...

Панадеро одним махом отбросил винный кувшин. Его лицо побагровело, и, дрожа от ярости, он ответил:

- Что вы себе позволяете, дон Мигель Перанса?! Выстрел из лука... Думаете, что вы имеете право безнаказанно меня оскорблять? Если вы боитесь, то кто вас держит? Вырубите себе палку и отправляйтесь в Бомменеде! Там вы будете в безопасности! У вас для этого еще есть время!

- Капитан Панадеро, не заходите, пожалуйста, слишком далеко! Может быть, вы вспомните о том, что однажды я уже разломал вашу шпагу на части. Может случиться, что в следующий раз этим не закончится! - раздраженно ответил дон Мигель.

Панадеро вскочил.

- Это, должно быть, угроза? - закричал он. - Что может помешать мне заставить одного из всадников привязать вас к хвосту его лошади и отправить вас в Бомменеде? Рассчитывайте на то, что еще до захода солнца я предоставлю вам честь поднять против меня шпагу!

И, не взглянув на молодого офицера, он повернулся к людям у костра, которые замолчали в предчувствии драки между офицерами. Он приказал охране:

- Огонь должен ярко гореть всю ночь. Четыре человека должны стоять на посту. За своевременной сменой караула будет следить дон Мигель Перанса. Тот, кто боится нападения и не может заснуть, пусть составит компанию дону Мигелю! Все остальные пусть вытянут свои усталые ноги, и я желаю вам хорошего сна!

С этими словами капитан повернулся к своему офицеру и приказал юноше принести ему несколько попон. Он завернулся в них и через несколько минут заснул.

У большинства воинов после того, как они наелись, прошел сон. Наступили сумерки, птицы пели свои последние песни, тихо потрескивал огонь. Дым столбом поднимался ввысь. Люди молча лежали у костра, в то время как постовые, опершись на копья, стояли в кустах у края поляны и внимательно всматривались в совершенно темный лес. Кто-то у костра запел андалузскую песню, и вскоре к нему присоединились другие голоса. Сначала это были древнеиспанские напевы; затем послышались грубые голоса, а потом последовали песни, высмеивающие гезов и самого ненавистного врага - принца Вильгельма Оранского.

Дон Мигель слушал их, опершись спиной на стену. Он качал головой; он все же не мог понять, почему его начальник так беспечен, а его люди ничуть не соблюдают тишину. И личное оскорбление, нанесенное капитаном, доставляет ему много хлопот. Когда шум и пение всадников стали громче, капитан Панадеро проснулся, приказал певцам допеть начатую песню до конца, а затем успокоиться.

- Пойте громко и отчетливо, чтобы вас можно было слышать на тысячу миль в округе!

Над поляной громко раздалась песня с припевом, содержащим крепкие проклятия Вильгельму Оранскому.

На мгновение в лагере наступила полная тишина. Неожиданно неподалеку зазвучал удивительно звонкий голос; испанцы могли отчетливо слышать каждое слово в песне:

Я - немец, Вильгельм фон Нассауэн, Отчизне я верен до гроба.