Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №4

- С тех пор, как я на флоте, вы - первый испанец, которого я пощадил. Ответьте мне честно, и вы сами найдете ответ на свой вопрос: вы были с войсками, осаждавшими Хаарлем и после падения крепости направились в Алкмаар, чтобы там сыграть в ту же игру, которая стоила Хаарлему стольких жертв? Вы были также в отряде всадников, которые после неудачного штурма Алкмаара не отправились тотчас же в Хаарлем к дону Фредерико, а на свой страх и риск устрашали всю округу? Можете вы также вспомнить, ротмистр, что вы были при том, когда эти испанцы подожгли отдаленный крестьянский двор, окруженный водой и камышами?

Смуглое лицо ротмистра побелело.

- Да, я был при этом. И я должен признаться, что до сегодняшнего дня не нахожу покоя от того, что натворили там наши люди! Это я говорю не для того, чтобы оправдаться, когда моя жизнь в ваших руках.

Испанец перестал говорить, так как был слишком горд, чтобы просить о снисходительности. Но под требовательным взглядом капитана он заговорил дальше:

- Когда я попрощался со своим домом, чтобы приехать сюда, я был убежден, что буду служить праведному делу. Я горел желанием вступить в борьбу с мятежниками. Но в Брюсселе я ежедневно видел, как много людей - мужчин и женщин, старых и молодых -умирали на кострах или эшафотах. Люди, которые, может быть, за небольшим исключением, сами никогда не пускали крови! Несомненно, что для нас те, кто поворачивался спиной к нашей вере, были отщепенцами. Я считаю, что это все же дело священников -убеждать их в том, что они заблуждаются, а не позволять испанским властям отдавать их в руки палачей. Кроме брата, у меня нет никого из близких родственников, капитан, - мы остались последними из очень древнего рода. Брат сейчас - священник нашей церкви. Когда я прощался с ним, чтобы отплыть сюда, он сказал мне: „Помни о том, что в нашем роду все были мужественными воинами, но никто не был убийцей!" И затем он дал мне свое благословение. Брюссель был переполнен убийцами. Затем, к моей радости, я услышал, что мой отряд будет направлен в Голландию, чтобы там помочь подавить восстание. Под командованием Дона Фредерико я пришел в Хаарлем, но и там испытывал боль в душе из-за нечеловеческой жестокости. Это не имело ничего общего с честным сражением человека с человеком, это было бессмысленное убийство. И когда мы одержали победу, вновь начались убийства. Я пытался воздействовать на отряд, но навлек этим на себя неодобрение своего начальника и тем самым остался бессилен перед этими бездушными поступками. Затем меня прикомандировали к всадникам, которые должны были следовать за 179 в Алкмаар. Нападение на город не удалось, но я не хотел больше возвращаться в Хаарлем и присоединился к капитану Панадеро. Итак, я пришел к тому крестьянскому двору. Капитан Панадеро требовал, чтобы его впустили, и хозяин подошел к воротам, чтобы договориться. Он пришел не как проситель, а на беглом испанском предложил нам хороший откуп. Мы все поняли, что сказал крестьянин, и склоняли капитана Панадеро согласиться на предложение. Но это значило для него поступиться честью, он вытащил свой пистолет и выстрелил в крестьянина. Я выразил этому свое неодобрение, и с тех пор капитан Панадеро стал моим врагом.

Жители защищали свой дом и двор с большим искусством и отвагой, и мы дорого заплатили за свою безоговорочную победу. После этого нападения мы беспрепятственно достигли лагеря дона Фредерико, и из-за ранения, которое я получил в следующих сражениях, я на некоторое время отстал от капитана Панадеро. Но мы снова встретились с ним в ходе дальнейших военных действий. В нашем последнем совместном походе я вновь ввязался с ним в стычку, и если бы мы благополучно достигли Бомменеде, то шпага решила бы спор между ним и мной. Но все произошло по-другому - стрела принесла ему смерть. Выстрел - я постоянно думаю об этом выстреле из лука. Тогда в Ридланде тоже был такой же хороший стрелок...

Слышал ли вообще Рольф Эльбертс последние слова? Глубоко затронутый рассказом, смотрел он на молодого офицера. Как он сказал - в нашем роду все были мужественными воинами, но никто не был убийцей! Он, Рольф Эльбертс, не стал ли он убийцей, одним из многочисленных убийц? Несомненно, многие испанцы совершали убийства, сам Перанса признал это. Молодой офицер открыто высказал свои мысли, и Рольф хотел ответить ему теперь так же открыто.