Дорогая, я дома

Он очнулся ранним утром в больнице «Шарите», которую ему уже не суждено было покинуть. Главврач собственной персоной пришел, спросил о том, что произошло, потребовал подробно описать характер болей. Потом повезли на гастроскопию – на каталке, коридорами и подвалами, где по потолку тянулись сырые трубы. В процедурном кабинете давали наркоз, мир вокруг с тихим звоном выключался, включался снова в отдельной палате, где он вроде проснулся, вроде даже звонил по телефону в свою компанию и отдавал распоряжения, но потом, поспав и проснувшись еще раз, не помнил какие.

Появлялся врач, говорил, что надо взять ткани на анализ и что для этого придется перенести небольшую полостную операцию.

– Не волнуйтесь, совсем ерундовая, легче, чем аппендицит, – улыбнулся врач.

– Нет, я не про операцию… Почему ткань? Вы что-то подозреваете?

– Подозреваем, что желудок ваш в большом расстройстве от нервов и перегрузки, – улыбался врач, чем-то напоминая пилота в боинге, который Вольфганг заводил на посадку, – но проверить надо… Не волнуйтесь, пожалуйста, не волнуйтесь.

Его опять увозили на каталке, он опять, уже более послушно и обреченно, отдавался в чужие руки, плыл по несчетным коридорам. Его завезли в лифт вместе со старой женщиной, по голосу лет восьмидесяти, которая изучала руки катавших ее санитаров.

– Вот у вас хорошие руки, руки рабочего… Вы, наверное, умеете мастерить… Я люблю мужчин с такими руками… Мой отец, знаете, был слесарем…

Вольфганг закрывал глаза, представлял себе слесаря, отца этой ветхой старухи, у которого наверняка при Гитлере была аккуратная лавочка в каком-нибудь Ростоке, он обливался по утрам холодной водой, состоял в спортклубе, а на двери его лавки висела знаменитая памятка: «Wann ist das Geschäft rein arisch?»[6]

После процедуры и пробуждения от наркоза потянулись ряды посетителей – приходил Юрген с громадным букетом и открыткой «от совета директоров», пришла практикантка, Сессилия, которую Юрген потом уволил, приходили люди из German Wings, из Alitalia. Пришла бывшая жена, которую Вольфганг последний раз видел десять лет назад – она сидела рядом, сочувственно расспрашивала, рассказывала о своих детях от второго мужа – и видно было, что она хочет помочь, но не готова впустить в свою здоровую и полную радости жизнь больного.

Боль не проходила – днем ее глушили таблетками, телевизором, прогулками и болтовней с гостями, – ночью она подкрадывалась, сжимала в тисках, колола длинной холодной иглой, и постоянно шумело в ушах, гудело, будто сотни самолетных колес бежали по земле. Вольфганг просыпался, задыхаясь, словно боролся со змеей, и лежал, пытаясь то обмануть, то заговорить боль. Гости ходить перестали, пошли открытки. Через неделю кончились и они. Букеты увядающих цветов стояли в углу его палаты, и никто не посылал новых.

Зато с каждым днем становилось все тяжелее ходить. Встать с постели, дойти до коридора – чтобы там упасть на первый подвернувшийся диван, часто дыша, как после долгого подъема в гору. В первый раз, когда санитары предложили свозить его на прогулку в коляске, Вольфганг с негодованием отказался. Через неделю, когда он упал у входа в корпус и уже не смог встать, он вспомнил предложение санитара и смущенно попросил все-таки вывезти его.

Живешь, хватаешься за повседневные мелочи – бритье, обед и ужин, звонки на фирму, просмотр прессы, электронной почты. Составляешь бумаги, чувствуешь свое участие в жизни. Изгоняешь боль, не давая ей победить, – а боль изгоняет тебя и все равно побеждает.

Ему начали колоть сильные обезболивающие, дурманящие голову, заставляющие мозг точно плавать в теплой воде. В таком состоянии уже трудно было следить за делами на фирме, они рассыпались, размывались.

Пару раз он позвонил Юргену, замещавшему его на работе, попросил прийти. Юрген вежливо, но решительно отказался.

– Дел невпроворот, старина… Как ты это все успевал, не понимаю… трудное наследство, – сказал тот и неловко замолчал, понимая, что употребил слово не к месту, – в общем, увидимся… Тебя же, наверное, выпишут скоро.

– Юрген, не надо со мной как с маленьким, – грустно отозвался Вольфганг, – ты знаешь диагноз.

– С таким диагнозом люди живут до старости, Вольф, – хихикал Юрген. – Помнишь, ты меня хоронить собирался? Еще похоронишь… Кстати, слушай, ты мне про агентство рассказывал и про девочку из Польши… Которая из них, не скажешь?.. А то – мне скоро в командировку…