Дороги души: Неизреченное познание

Теоретическое включение о высокомерии

Иногда читатели спрашивают – так неужели лишь из-за высокомерия герой может стать разбойником? Поэтому уточню: реально светлое высокомерное существо разбойником не станет. Ибо концептуально, в целом, вся его жизнь не станет жизнью разбойника. Но! Грехи высокомерия чрезвычайно разрушают деяния основы. И в итоге мы получаем не разбойника с разбойничьими поступками. И неужели даже и светлое существо может поступить как в анекдоте про героя из первой книги? Да, может. Герой творит свои дела житейского величия, большие камни уступают, открывая путь путникам, цепи крепкие разрываются или, наоборот, завязываются, не суть. Но герой высокомерен. И камень должен откатиться и освободить проход в любом случае, во что бы то ни стало. Нужна подача свежей воды на поля – а там хоть трава не расти. Кроме того, высокомерный герой не замечает много важных деталей. И вот кто-то очутился на пути воды. Ну что же, он попал. Кто-то, и куда-то… Ведь в данном случае это не сознательное желание сделать другому хуже, а невежество созидания. Он не учитывает этой детали в своих действиях. А вот другой герой хочет ехать повеселее да побыстрее. И бьет нагайкой кобылу безудержно, из-за высокомерия не желая понимать, что «техпараметры» кобылы просто не позволяют это совершить. Она должна и все тут. Совершенно ясно, что избиение ляжет на его душу значительным грехом. Поэтому и получается, что высокомерие порождает тоскливый раздрай, устойчивое неврозное состояние, мандраж, сродни состоянию четвертого подвида, но этот – устремлен в будущее, потому-то он и тоскливый. Тоска не как сожаление, а как крах будущих житейских достижений. Высокомерное обращение с замыслом неизбежно будет порождать житейские аварии.

Гордыня слоя познания героев третьего подвида

Самое-самое начало темного пути. Очевидных разрушительных действий еще очень мало, темная десинхронизация пока минимальна, экспансия зачастую бывает успешной. А вот идола темного пути, темной эмпатии – хоть отбавляй! Таких часто называют «благородный разбойник». «Дамочка, будьте добры ваше колье – мне надо. А вы пожалуйста, спойте для меня, а вы – спляшите. Скрипачи – играйте, черт возьми, играйте!».

У темного героя отношение к развлечениям особое. Все развлечения теперь – ему и для него. Часто будущие разбойничьи банды формировались из коллективов темных героев одним и тем же образом. О чем они потом и рассказывали после поимки. Приходят будущие разбойники, скажем, в село. Ах, не хотите хлеб-соль выносить? Не хотите чествовать? И разбойники начинали доказывать жителям, насколько они не правы. Потом в следующей, и в следующей. И постепенно просто начинали грабить и разрушать, не дожидаясь конфликта представлений. О чем потом со слезами на глазах и рассказывали в сыскной канцелярии: мы же просто правду свою хотели доказать. Да вот только их правда в том, что все благополучие и все развлечения – им. Героя охватывает эмпатия к эмоциональным развлечениям.

И герой старается показать всем, что мир – с ним. Будущее явного благополучия – его. В общем, разбойник вовсю старается показать свое мирское благородство, «породу». И здесь очень хорошо видно – как те же внешние блага, но не ориентированные на неизреченный смысл – совершенно меняются по своей сути. Ведь вполне может существовать темная эмпатия к культурным представлениям, представления теперь сами по себе – самодостаточный кумир. Культурное поведение делал истинно культурным – высший смысл, а не проявленный рисунок представлений как таковой. Теперь же темный герой показывает – как именно он берет цветок, и как он умеет поворачиваться и двигаться не просто так, а как надо, по правде, «культурно». И расплывается в улыбке и золотой зуб блестит… Ах, он нюхает цветок. Хорошо. Ах, он садится на прохладе. Еще лучше. Но это, очевидно, вовсе не культура поведения, а представления о собственном эмоциональном благополучии, эгоистичная эмпатия. И в этих представлениях другим определена роль шестерок, которые работают на его развлечения и судьбу.