Дороги в горах

За перевалом открылась просторная долина с пологими, уходящими в синеватую даль холмами. Старик смотрел в окно и не верил себе. Почему здесь все иначе, чем было даже тогда, когда он ездил в Верхнеобск на большое собрание животноводов? Откуда пшеница взялась? Зыбко колышется, ходит золотыми волнами… Глазом не окинешь. Сроду ее тут не было. А вон идет крылатая машина, которую называют комбайном. Еще две… Ячмень косят, хороший вырос, однако, много доброго толкана[7] будет. А дальше, у реки, дома появились. Их тоже не было. Старику захотелось расспросить обо всем кого-нибудь из спутников, но никто из них не обращал внимания на Сенюша. Пассажиры со сдержанными улыбками слушали женщину с морщинистым лицом и бойкими, живыми глазами.

— Теперь темный человек в два счета впросак попадет. В третьем годе построили у нас электростанцию. Вечером пустили свет, я пришла в конторе убирать. Мою пол, а председатель говорит: «Пошел, Марковна, ты управишься — потуши свет». Прибралась я и давай свет тушить. Дула, дула на лампочку — не гаснет. А уйти боюсь, как бы пожар не случился. Так и сидела всю ночь в конторе.

В автобусе захохотали.

«Глупая баба, — сердито подумал Сенюш, отворачиваясь к окну. — Кто же на лампочку дует? Надо было просто нажать на пуговицу, она выключателем называется».

…Пять дней прожил Сенюш у сына. Андрей водил отца в мастерскую, и старик, как завороженный, смотрел на работу токарных, сверлильных и шлифовального станков, долго вертел в руках «нож», который, как осину, резал холодное железо. В большом амбаре они посмотрели «каменную муку», от которой много ячменя и пшеницы родится. Сенюш мял ее на ладони, нюхал и даже хотел лизнуть, но сын не разрешил.

В машине с деревянной будкой, на которой написано «Техническая помощь», они ездили по полям. На току Сенюш заинтересовался зернопультом. Казалось, сам злой Эрлик[8] дул в железную трубу, далеко разбрасывая зерна. Потом они налаживали самоходный комбайн. Собственно, налаживал Андрей с комбайнером, а Сенюш стоял в стороне. Его маленькие глаза, лицо цвета закопченной бронзы и вся осанка выражали высшую степень гордости за сына. Когда завели мотор и комбайн тронулся, отец и сын долго смотрели ему вслед. Сенюш сказал:

— Андрей, помнишь, как пришла к нам первая машина? Однако ты маленький был, не помнишь, ага…

— Нет, отец, помню. Хорошо помню. Со страха я забился в аил. А когда машина остановилась, вышел, но близко не подходил. Да и все боялись, издали разглядывали. Шофер был в очках, говорили, что у него стеклянные глаза.

Отец и сын рассмеялись.

— Кажется, я совсем состарился. Голова как прогорелый казан[9] стала.

— Почему так говоришь, отец?

— Как же… За что я, дурной, осерчал на Григорь Степаныча, когда он гнал к тебе? Большое спасибо ему надо сказать. И я скажу. Завтра скажу, ага…

Сын улыбнулся:

— Что спешишь, отец? Так долго не был…

Старик вернулся в тайгу, и она показалась ему совсем иной, чем была раньше. Дремотная жизнь уже не радовала. В ушах стоял шум машин, а перед глазами колыхались нивы, шуршало зерно. Сенюш и раньше знал об этой большой жизни, но тогда ему казалось, что она где-то очень далеко, а она, оказывается, пришла совсем близко. А почему она сюда не идет? Андрей говорил, что есть пшеница, которая быстрей ячменя вырастает. Надо ее сеять. Пусть в нашей земле много камня и песка, пахать ее трудно. Но ведь есть трактора, есть «каменная мука». Теперь у человека все есть, и все он может. Он может привести большую жизнь на горы, к самым облакам.

Старик поворошил палкой костер, огляделся. Вершины гор еще освещало солнце, а здесь, в ковшеобразной долине, уже смеркалось. В прохладных сумерках таяли камни, кустарник и сарлыки. Сенюш встал, потоптался, разминая онемевшие после долгого сидения ноги. Барс тоже встал, позевывая, посмотрел на хозяина, будто спрашивая: «Что, разве пора к реке?»

— Пора, ага, — сказал Сенюш. — Заночуем у доярок. Глядишь, и Марфа Сидоровна туда завернет. Без дочки дом не манит.

Старик не сказал другу, почему он сегодня изменил своей излюбленной привычке — ночевать в лесу. Разве плохо сидеть с Барсом у костра, пить чай и слушать, как, ломая кусты и фыркая, пасутся невидимые в темноте сарлыки, как над головой дремотно шепчет что-то старый кедр и нет-нет да и уронит липкую смолистую шишку? Хорошо, очень хорошо ночевать в тайге, но сегодня пастуху захотелось побыть среди людей.

Глава вторая

На станциях и разъездах в вагон, где сидела Клава, поспешно втискивались отягощенные багажом пассажиры. Чем ближе к конечной станции, тем их больше. Давно уже не стало свободных мест, а народу все прибывало. Многие запросто устраивались в проходе на своих чемоданах, мешках и узлах.

— Недалеко, доедем.