Дороги в горах

— Разве это плохо? — удивилась Клава. — Мне нравятся такие люди. Я сама хотела бы быть такой, только, кажется, не смогу. У меня ведь душа заячья. Зина, ты очень любишь Федора Александровича? Вы хорошо с ним живете?

— Люди думают, что хорошо. — Зина поднялась. — Скоро ребятам по домам.

— Я тоже пойду. Надо ужин готовить.

— Заглядывай вечером, — сказала на прощание Зина.

Дома Клава еще раз прочитала письмо Игоря и принялась готовить ужин. Чистя картошку, она вполголоса напевала, потом включила радио.

Приходу матери Клава обрадовалась, а та разговаривала с дочерью, кажется, больше обычного. За ужином мать, тая на морщинистых губах улыбку, рассказывала:

— Удивительное дело… Заведующий раймагом никогда со мной не здоровался. А сегодня так разлюбезно раскланялся! С чего бы это?

Клава, краснея, уткнулась в тарелку. Мать, будто ненароком покосясь на нее, неторопливо взяла ломоть хлеба.

— Он неженатый, кажись?

Клава пренебрежительно хмыкнула:

— С Ленкой Звягиной и трех месяцев не прожил…

— Ну, Лена сама ветреная. А муж, я тебе скажу, от жены зависит. При доброй жене муж добрый бывает.

— Мама, к чему ты завела этот разговор?

— Так просто, к слову пришлось… Ты же теперь не маленькая…

И принялась за суп.

Когда пили чай, Марфа Сидоровна сказала:

— Разговаривала утром с кумом Прокопием Поликарповичем. Обещал пристроить к себе в контору. Говорит, если будет стараться, я из нее быстро человека сделаю.

— В контору?

— Ну да.

— Не знаю, как… А дома надоело. — Клава положила в стакан сахару и, размешивая его, несмело предложила: — А может, лучше на ферму пойти? Я привыкла там.

Марфа Сидоровна строго поджала губы.

— На ферму? Хватит того, что я свою жизнь там оставила… Чувствую себя плохо. Износилась, видать…

— Что ты, мама? — Клава села рядом, припала щекой к материнской ладони. — Ведь ты еще не старая. Подумаешь, пятьдесят четыре года…

— Что считать годы, дочка? Год на год не приходится. Иной за десять обойдется. А у меня таких немало было. — Марфа Сидоровна скорбно качнула головой, взгляд ее затуманился.

— Не то досадно, дочка… Больше десяти лет я заведовала фермой, а добрым словом помянуть не за что. Многое силилась сделать, да не смогла. Вот это хуже всего… Получается, вроде впустую жизнь прожила.

— Как же впустую, мама? Столько работала…

— Работа работе рознь. Давай на покой. Поясницу что-то опять подламывает. К дождю, должно. — Поднимаясь, Марфа Сидоровна охнула и, не распрямляя согнутой спины, прошла в горницу.

Клава поспешно разобрала постель, помогла матери укрыться и остановилась посреди комнаты.

— Мама, тебе свет не мешает?

— Нет.

— Я почитаю.

Клава разделась и, взяв из стопки книг на столе томик Тургенева, поспешно нырнула под одеяло. Постель оказалась прохладной, и она, натянув до подбородка одеяло, дождалась, когда по телу разольется ласковое тепло. Затем раскрыла книгу.

Клава любила Тургенева, большой отрывок из «Дыма» читала со сцены, но сегодня страницы книги дышали чем-то далеким-далеким. Даже трагедия Ирины на этот раз не тронула ее. Пробегая глазами строки, она думала о своем. «В контору пойду. Игорь будет доволен. Ведь он не хотел, чтобы я на ферме работала».

…От стука упавшей на пол книги Клава очнулась. Что такое? Почему так темно? И только когда услышала торопливое тиканье ходиков и ровное дыхание матери, поняла, что спала, а за это время погас электрический свет. Значит, уже за полночь. Опять поплыли мысли. Клава думала, а за стеной слышался робкий шорох. Казалось, кто-то осторожно ощупывал дом, шарил по окнам: «Ветер, что ли? — Клава повернулась на другой бок. — А может, дождь? Неужели?.. Днем такая погода стояла». Она открыла окно. В лицо пахнуло теплым настоем сырой земли, прелью трав и еще чем-то приятным, древним. Мелкий неторопливый дождь шуршал в палисаднике, булькала редкая капель.

Облокотись на подоконник, Клава думала о том, что лето невозвратно ушло. Теперь настанет пора невылазной слякоти, а потом ударят морозы, выпадет снег… Что станет с ней? Как плохо — нельзя заглянуть в будущее. Возможно, она всю свою жизнь будет сидеть в конторе. А возможно… Кто знает, что может случиться…

Клава посмотрела вдаль. Где-то там, за невидимыми сейчас горами, раскинулся Верхнеобск. Там тоже, наверное, дождь…

Глава четвертая

Великая Отечественная война застала Геннадия Васильевича Ковалева на третьем курсе сельскохозяйственного института. Слушая лаконичные сводки Совинформбюро об ожесточенных боях и отходе наших войск, он чувствовал, что не может больше сидеть за книгами.

И он одним из первых в институте ушел добровольцем на фронт. Он смотрел на события трезво, понимал: может случиться так, что он сделает очень мало или вообще ничего не сделает, но ему хотелось быть там, бороться вместе со всеми.

Еще в эшелоне он впервые познал, как жутко бывает, когда увидишь рядом с собой смерть, почувствуешь ее холодное дыхание.