Дорогой Эван Хансен

– О нет, – говорит Синтия, – мы не хотели…

– Нет-нет, я все понимаю. – Мама отставляет в сторону бокал с вином, словно она внезапно поняла, что в нем полно яда. – Я просто… у нас есть деньги. И мне жаль, что у вас сложилось обратное впечатление. А если нам их не хватит, то Эван либо получит стипендию, либо возьмет кредит, либо пойдет учиться в общественный колледж. В этом нет ничего плохого.

– Совсем ничего, – соглашается Лэрри.

– Думаю, для нас это будет лучше всего. Не хочу, чтобы мой сын думал, что в порядке вещей полагаться на милость других людей.

– Это не милость, – возражает Лэрри.

– Но, как его мать, я должна показать ему, что нельзя ожидать одолжений от чужих.

– Мы не чужие, – возражает Синтия.

Все поворачиваются к ней, на место ее радости заступает боль. Я гадаю, один ли я вижу кинжал, вонзенный в ее сердце.

– Разумеется, нет, – говорит мама, вставая с дивана. – Спасибо за вино. Оно было превосходным.

– Подождите! – восклицает Синтия. – Вы не останетесь ужинать?

– Думаю, мне все-таки лучше пойти на работу.

– О нет, – говорит Синтия.

– Да, – говорит мама, вонзая один из своих кинжалов в меня. – Если бы я знала, что Эван так обеспокоен нашими финансами, то, разумеется, не стала бы пропускать ее.

Она хватает свою сумочку, из нее выпадает телефон, и ей приходится встать на колени, чтобы выудить его из-под кофейного столика. Все молча смотрят на нее, не зная, что сделать или сказать. Несколько мучительных секунд она поднимается на ноги, оправляет свою линялую блузку и наконец поворачивается и выходит из дома.

Она ушла. И все поворачиваются ко мне.

* * *

Позже вечером я открываю дверь нашего дома. В гостиной горит лампа. Мама сидит на диване в той же одежде, что была на ужине. Она не читает. Не смотрит телевизор. Не пьет. Не готовится пойти на работу. Просто ждет.

Мерфи чувствовали себя ужасно из-за того, что обидели ее. Синтия предложила позвонить и извиниться. Я сказал, что в этом нет необходимости. Старался объяснить, каким стрессам мама подвергалась в последнее время – с работой и занятиями и вообще всем, она просто очень устала и обескуражена (я выдавил из себя еще некоторое количество относительно правдоподобных эпитетов). Потом сел за стол, впихнул курицу по-милански в мой далеко не голодный желудок и старался изо всех сил пережить ужин, мучительный момент за мучительным моментом.

– Он, по сути, гарантировал мне работу в юридической фирме после того, как я закончу учиться, – говорит мама, потянув за болтающуюся на своей рубашке нитку. – Он дал мне визитку.

По дороге я пытался уговорить себя сохранять спокойствие. Но вот я уже раздражен.

– И что? Что было не так? Ты вела себя так, будто это плохо.

Мама наконец поднимает на меня глаза:

– Ты хоть немного представляешь, как это унизительно? Обнаружить, что твой сын проводил столько времени в другой семье, а ты ничего не знала об этом. Ты сказал мне, что был у Джаредов.

Я пожимаю плечами.

– Если тебя нет дома, то какая разница, где я?

– Они считают тебя своим сыном. Эти люди.

Становится невозможным сохранять спокойствие.

– Они не «эти люди», о'кей? Они мои…

– Кто? Кто они?

Я не знаю.

– Они ведут себя так, будто усыновили тебя, будто меня вообще нет на свете.

– Они желают мне добра, – говорю я.

Она вскакивает с дивана.

– Они не твои родители, Эван. Это не твоя семья.

– Они хорошо ко мне относятся.

– О, они такие милые, милые люди.

– Ага.

– Они тебя не знают.

– А ты знаешь?

– Я думала, да.

Разочарование в ее голосе. Он похож на голос у меня в голове, напоминающий каждое утро, когда я встаю, и каждую ночь, когда ложусь спать, о том, кто я есть. Лжец.

Но если я полон дерьма, то в ней его не меньше.

– Что ты знаешь обо мне, мама? Ничего. Ты меня вообще не видишь.

– Я стараюсь изо всех сил.

– Я им нравлюсь. Понимаю, как трудно поверить в это. Они, в отличие от тебя, не считают, будто со мной что-то не так. Что меня надо починить.

Она подходит ближе ко мне:

– Разве я когда-то говорила такое?

Она это серьезно? Я даже не знаю, с чего начать.

– Я должен ходить к психотерапевту. Должен принимать лекарства…

– Я – твоя мать, – непримиримо говорит она. – Мое дело – заботиться о тебе.

– Я знаю. Я – такое бремя. Я – самое плохое, что когда-либо у тебя было. Я разрушил твою жизнь.

– Посмотри на меня, – говорит она, крепко беря в руки мое лицо. – Ты – единственная… единственно хорошее, что есть у меня, Эван.

Ее взгляд становится мягче. Предполагается, что я должен сбавить обороты. Снять ее с крючка. Но я так устал сдерживать свои эмоции ради ее спокойствия.

– Прости, я не могу дать тебе больше, чем даю, – говорит она, сдаваясь.

Я отхожу от нее:

– Не моя вина, что другие могут это.

Глава 24

Словно они увидели привидение. Вот как выглядят эти ребята, когда я прихожу на автобусную остановку. Возможно ли, что я действительно кажусь им таким пустым и нематериальным, каким себя ощущаю? А может, просто дело в том, что я не стоял здесь с ними несколько недель и их удивляет мое появление? Меня оно тоже удивляет. Но, с другой стороны, не так, чтобы очень.