К Дню благодарения правда так и не вышла наружу. Мы с мамой поехали к ее родителям, чтобы отпраздновать его с ними и семьей маминой сестры. Когда бабушка открыла дверь, я увидел, что на ней майка с надписью «Проект Коннора». Она только что получила ее по почте в знак благодарности за деньги, которые пожертвовала на восстановление сада. Позже, прочитав молитву, дедушка сказал обо мне: «Я благодарен Богу за то, что мой внук понимает важность служения людям и дает мне надежду на светлое будущее человечества». Я представил себе, как Мерфи сидят за своим столом и пытаются набраться сил для благодарности после того, как столько потеряли.
Есть я не мог.
По дороге домой я пришел к такому вот решению: я сдамся. Возможно, Мерфи ждут от меня именно этого, ждут, что я поступлю правильно и сам во всем признаюсь.
Но когда мы оказались дома, мама распечатала пришедшее письмо, и я увидел открытку. Там было написано:
– Что это? – спросил я.
Мама пожала плечами, но не потому, что находилась в неведении.
– Мне не нравилось, как мы расстались, к тому же я знала, что она пережила, вот и подумала: будет хорошо, если я ей позвоню.
– Мама, что конкретно ты сказала?
– Ничего. Просто «Алло, я думаю о вас, спасибо за все и…».
– И
– Солнышко, перестань. Я знаю, что ты понаделал ошибок, но ты – не плохой человек.
– У тебя нет представления о том, сколько я совершил ошибок.
– Разумеется, нет. Никто из родителей не в курсе того, на что способны их дети. Все мы не святые. Но просто делаем, что можем.
Мамины слова звучали в моей голове всю ночь. Я взял открытку Синтии в свою комнату и прочитал ее еще несколько раз. Может, миссис Мерфи
Когда закончился календарный год, я начал думать, а не суждено ли моей тайне так и остаться тайной. После осени пришла зима, и с нервами у меня стало лучше. Я продолжал беспокоиться о будущем, но в то же время приспособился к другой норме. Не было дня, когда я не думал бы о боли, которую причинил. Я не считал, что заслужил то, чтобы забыть обо всем. И даже если бы считал, это все равно было бы невозможно. Слишком многое напоминало мне о том ежедневно. Особенно Зо.
Когда я думал о ней, то по первости моим желанием было стать невидимкой. Я старался не существовать, чтобы ей не приходилось видеть меня и не испытывать боли и дискомфорта. Я избегал смотреть ей в глаза, ходил не по тем коридорам, по которым ходила она, низко опускал голову и весь съеживался. Все это было противно тому, чего хотело мое сердце.
Я мечтал подойти к ней и поговорить. Через какое-то время я постепенно перестал прятаться, разрешая себе быть увиденным ею и смотреть на нее. Я ждал какого-то знака, намека, что мне позволено подойти к ней, едва различимого приглашения сделать это, но так и не дождался и потому соблюдал дистанцию.
Зо не было рядом, но я все равно видел ее. Когда мимо проезжала машина, похожая на ее голубое «Вольво». Когда слушал некоторые песни. Когда мне на глаза попадалась моя детская фотография, висящая в коридоре. Когда взгляд останавливался на чьих-то поношенных конверсах. Когда я наткнулся на интервью со знаменитой актрисой, ее тезкой.
Это была одна из самых трудных составляющих моей жизни. Я не знал, кому что известно, и не мог спросить. Это казалось слишком рискованным. Если мои ровесники смотрели на меня, то кого они видели? Лжеца и мошенника? Или же воспринимали все случившееся как типичную школьную историю о взлете и падении? Или вообще не замечали меня? Я снова стал
Я мог смотреть на Зо только со стороны. Прислушивался к тому, как они с Би смеялись за ланчем. Проходил мимо флайеров, анонсирующих джазовые концерты, понимая, что не могу прийти на них.