Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

Надо заметить, что никакого Миши в воспоминаниях Анны Григорьевны не было и близко. Все эти три недели она всецело была предана работе, так что было не до прогулок. Насчет женихов в «Воспоминаниях» есть только одно «анонимное» место: «Федор Михайлович спросил меня: почему я не выхожу замуж? Я ответила, что ко мне сватаются двое, что оба прекрасные люди и я их очень уважаю, но любви к ним не чувствую, а мне хотелось бы выйти замуж по любви.

– Непременно по любви, – горячо поддержал меня Федор Михайлович, – для счастливого брака одного уважения недостаточно!»²⁵.

Судя по сценам картины, к Мише у Анны нет ни любви, ни уважения.

Не было в действительности и эпизода, когда в разгар работы на квартиру к Достоевскому является помощник пристава с оценщиками, которые пытаются прикинуть стоимость имущества, если придется пустить его с молотка в счет долга Стелловскому. Анна горячо вступается за писателя и стыдит нечестивцев. Уходя, пристав берет сторону писателя и даже ругает Стелловского, мол, он шельма и пройдоха, и советует сдать рукопись, когда она будет готова, прямо в часть, под расписку. Достоевский тронут заступничеством Анны; в знак признательности целует руку девушке: «Мне теперь с вами никто не страшен».

Сцена эффектная, колоритная, но сплошь выдуманная. Все было куда прозаичнее. «Подходило 1 ноября, срок доставки романа Стелловскому, и у Федора Михайловича возникло опасение, как бы тот не вздумал схитрить и, с целью взять неустойку, отказаться под каким-нибудь предлогом от получения рукописи. Я успокаивала Федора Михайловича, как могла, и обещала разузнать, что следует ему сделать, если бы его подозрения оправдались. В тот же вечер я упросила мою мать съездить к знакомому адвокату. Тот дал совет сдать рукопись или нотариусу или приставу той части, где проживает Стелловский, но, разумеется, под расписку официального лица. То же самое посоветовал ему и мировой судья Фрейман (брат его школьного товарища), к которому Федор Михайлович обратился за советом»²⁶.

Но – одна сценарная выдумка следует за другой. Паша Исаев, пасынок (дебют Евгения Дворжецкого), без стука входит в кабинет отчима и протягивает ему письмо: «Ну, папа. Вы просто Дон Жуан какой-то, селадон. Опять послание, надушено. Держу пари: от Аполлинарии Сусловой, от вашей инфернальницы. Однако, как настойчива, а?» Развязный молодой человек объясняет Анне: «Расстроился папа. Как бы чего не случилось. Вы не знаете? Судороги. Начнет говорить, говорить, а потом крик, и падает».

Неужели же Достоевский делился с пасынком подробностями своей любовной истории, неужели рассказывал юноше об Аполлинарии, тем более аттестуя ее инфернальницей? Иначе откуда бы Паша Исаев взял это «достоевское» словечко? Кроме того, вовсе не от пасынка узнала Анна об эпилепсии Достоевского, а от него самого, в их первую встречу, едва познакомившись. «Он имел разбитый и больной вид. Чуть ли не с первых фраз заявил он, что у него эпилепсия и на днях был припадок, и эта откровенность меня очень удивила»²⁷.

Еще более нелепой выглядит эпизод отказа Анны стенографировать сцену, которую она объявила мерзостью, низостью и грязью – о жестокости любви, о приниженности и ничтожестве безответно влюбленного. «Так не любят, это не любовь», – сквозь слезы твердит Анна, устроив писателю скандал. «Вы не знаете, что такое любовь, не знаете, – пытается вразумить писатель свою помощницу. – Даже если она потерянная, низкая, неблагородная женщина, вы полюбите в ней ее разврат, ее неблагородство; мерзость, вам омерзительную, будете любить в ней. И пойдете на все, до последних пределов, за черту, за черту…»

Такая философия любви пугает Анну, она в ужасе бежит из дома в ночь – прочь из этого романа, прочь от этого писателя. Ночью ей снятся кошмары, она кричит и плачет, у нее истерика. Наутро пресловутый Миша является по адресу Достоевского, сообщает о болезни Анны и отдает прислуге переписанные листки рукописи.

Нечего и говорить, что это – тоже сплошь выдуманный эпизод, как и то, что тем же вечером Достоевский без приглашения мчится к Анне домой, застает у нее большую компанию молодежи обоих полов; сама она пребывает в добром здравии и мирно разливает чай своим гостям. Достоевский просит прощения у девушки, дескать, слишком хорошо понимает причину ее нездоровья, мол, виноват, наговорил глупостей.

Молодые люди, среди них и тот самый Миша, громко и нервно выражают писателю протест против того, что студент Раскольников показан в «Преступлении и наказании» убийцей. «Вы на каторге были. На ваших руках кандалы звенели. Как же вы могли на всю нашу корпорацию грязь и пятно положить?»

«– Кто это? – спрашивает тихо Достоевский после гневного монолога Миши.

– Он ко мне сватается.

– Сватается? И вы любите его? Любите?»