Читаем Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры полностью

Это была и победа стенографки – ей нелегко было поверить в громадность своего счастья. Ведь она искренне полагала, что под девушкой, в которую влюблен художник, Ф.М. имеет в виду Анну Корвин-Круков-скую, его бывшую невесту. «В ту минуту я совсем забыла, что меня тоже зовут Анной, – так мало я думала, что этот рассказ имеет ко мне отношение… Недоброе чувство к Корвин-Круковской овладело мной…»36.

Она была честна и искренна, когда ни на секунду не отнесла признание Достоевского в любви к некой Анне. «Припоминаю, что, когда почти час спустя Федор Михайлович стал сообщать планы нашего будущего и просил моего мнения, я ему ответила: “Да разве я могу теперь что-либо обсуждать! Ведь я так ужасно счастлива!!..” Неужели это правда? Разве это не сон? Неужели он будет моим мужем?!»37.

Как скоро подтвердились слова чуткого Г.И. Сниткина о стенографии, которая приведет к счастью! Любящий отец знал, что, кроме стенографии, его дочь умеет сострадать и жалеть, способна на жертвенную, то есть действенную, любовь и готова служить любимому человеку и в горе, и в радости. Она сумела внушить загнанному в угол писателю надежду – Ф.М. хорошо разглядел ее сияющее лицо, когда они вместе пересчитывали исписанные листочки, и думал про себя: «Какое доброе сердечко у этой девушки! Ведь она не на словах только, а и на самом деле жалеет меня и хочет вывести из беды»38.

Отношения Анны с ее будущим мужем начинались по красивому литературному сценарию, которому суждено будет стать классическим и даже легендарным. Переплетение вымысла и яви подразумевало продолжение сюжета; сочинение с инфернальными героями имело реальную подоплеку и подразумевало наличие опасного и поэтому заранее презираемого прототипа. Роман, который Анна Сниткина прослушала малыми порциями в устном исполнении автора, записала значками, аккуратно переписала от руки, перечитала и принесла обратно автору (наборный экземпляр для Стелловского был выполнен ее четким почерком), открывал девушке, не знакомой с темными страстями и любовным мучительством, сложные, бурные чувства, за которыми стояли оскорбленное самолюбие и любовь-ненависть, – о существовании чего целомудренная, воспитанная в строгих правилах Анна даже и не подозревала.

«Мне Бог тебя вручил, – признается Ф.М. жене спустя три месяца после свадьбы, – чтоб ничего из зачатков и богатств твоей души и твоего сердца не пропало, а напротив, чтоб богато и роскошно взросло и расцвело; дал мне тебя, чтоб я свои грехи огромные тобою искупил, представив тебя Богу развитой, направленной, сохраненной, спасенной от всего, что низко и дух мертвит» (28, кн. 2: 184).

Достоевский считал, что рассказанный им роман о художнике и брильянтике «был лучший изо всех, когда-либо им написанных: он сразу же имел успех и произвел желаемое впечатление»39.

Однако слишком велики оказались ставки в приключении, именуемом роман «Игрок». Очень скоро станет очевидно, что абсолютного выигрыша не бывает, и наступит жестокая расплата за баснословную удачу. Пугающе скоро, фактически немедленно, сработает эффект «наведения на себя»: автор не только не освободится от порочных страстей героя, использовав свой прежний личный опыт, но выпустит на волю гибельную стихию, готовую поглотить его самого.

Очевидным станет и другое: Анна не забудет, как безумно и самозабвенно любил инфернальницу Полину Алексей Иванович – игрок, чьи чувства и впечатления Достоевский «испытал сам на себе». Очень скоро его молоденькой жене придется окунуться в бездну доселе неведомых переживаний. Роман «Игрок» и его внелитературные последствия надолго станут злым мороком супругов Достоевских.

Фильм, заканчивающийся безусловной литературной победой – оконченной в срок работой, ничего из этих смыслов не вместил, хотя цензура уже не вмешивалась в любовные и творческие истории русских писателей. Действительная жизнь в который раз оказалась богаче, увлекательнее, глубже, чем придуманный киносценарий с историческими анахронизмами, сбитой хронологией, чехардой в последовательности ключевых эпизодов и прочими малоприятными особенностями картины с Достоевским-Солоницыным, быть может, пока лучшим в отечественном кинематографе. Но сыграть эту роль в полную силу, согласно реальным событиям, ему не пришлось.

<p>История «Игрока» в итальянском проекте Андрея Кончаловского</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное