Достойно есть

И вот в шестом часу возвысившихся лилий – последней в поэме упоминалась полночь, и это было время предельного отчаяния. Теперь должен наступить новый рассвет и начаться новый цикл личностного, исторического и космического бытия. Лилия – один из символов Богородицы.

Неназванная заповедь – в оригинале «одиннадцатая заповедь». Мне пришлось пожертвовать точность ритму и аллитерации.

Пророчество – последнее чтение, как и предваряющий его стихотворный текст, обращено в будущее. Это эсхатологический миф, вдохновлённый Откровением Иоанна Богослова, предвещающий гибель старого мира и рождение нового.

Содрогнётся Аид, и дощатый настил проломится под тяжестью великого солнца. Поначалу оно скроет свои лучи… – ср.: «И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница» (Отк 6: 12).

Филиппы и Роберты – Т. Лигнадис (σ. 226) полагал, что имена выбраны случайно. Мне так не кажется. Прилагательное «красивые» (ωραίοι) напоминает о французском короле Филиппе IV и об испанском короле Филиппе I – оба они имели прозвище «Красивый» (Ωραίος). У нормандского герцога Роберта Великолепного было и второе прозвище – Дьявол. Хотя Элитис намеренно затемнил этот отрывок, подражая неясности древних оракулов и предсказаний, я не исключаю, что он говорил о будущих правителях. Перстни, надетые наоборот, интерпретируются однозначно – это аллюзия на легенду, пересказанную Платоном в «Государстве». Однажды лидийский пастух Гиг нашёл мёртвого великана, снял с его руки драгоценный перстень и надел на свой палец. Через некоторое время он нечаянно повернул перстень камнем к ладони и стал невидимым. Убедившись, что имеет дело с волшебством, Гиг воспользовался находкой в самых низких целях: совратил царицу, подговорил её убить царя и захватил власть. Перекрёсток трёх дорог тоже связан с магией. И в античности, и в Средневековье, и в сохранившихся до наших дней народных поверьях это особое место, наиболее подходящее для тёмных ритуалов. Черепа на груди дополняют цепочку колдовских образов, и, быть может, расчёсывание волос гвоздём – видоизменение какого-то фольклорного сюжета (гребень испокон веков наделялся волшебными свойствами). Иными словами, Элитис рисует харизматичных и обладающих властью людей, чьё поклонение злу граничит с чернокнижием (ср. «трупожоры и смертепоклонники»).

Мухи – один из символов дьявола; так показана нечистота корыстолюбия. Блудница, разумеется, заимствована из Откровения Иоанна, но Элитис представляет её не инфернальной сущностью, а жертвой, судящей своих тиранов. Т. Лигнадис очень уместно вспоминает здесь евангельский стих: «Истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперёд вас идут в Царство Божие» (Мф 21: 31).

Гиметт – горный массив в Аттике, к востоку от Афин. Он образован известняками и мраморами и весь покрыт зеленью. Мирто – одно из любимых женских имён Элитиса (очевидно, потому, что оно происходит от слова «мирт», а это растение было очень дорого поэту). Сикинос – остров в Кикладском архипелаге, а Агора с источниками и <…> львами напоминает об острове Делос, месте рождения Аполлона и Артемиды. На Делосе сохранились четыре площади-агоры, посвящённый нимфам источник и священная дорога, вдоль которой были установлены статуи львов – пожертвование жителей Наксоса. Эрехтейон – ионический храм на афинском Акрополе, посвящённый Афине и Посейдону. Его южный портик поддерживают знаменитые Кариатиды – статуи юных жриц или богинь. «Птичий» у Элитиса всегда означает «воздушный», «небесный»: ср. «послужу собору певчих птиц» из предыдущего стихотворения.

И произнесёт последний человек своё первое слово, чтобы поднялись высокие травы, и чтобы женщина вышла к нему… – в этом фрагменте слышны отголоски древнегерманской мифологии. Во время Рагнарёка – конца света – выживут два человека, девушка и юноша, которых будут звать Лив и Ливтрасир – «Жизнь» и «Влюблённый в жизнь» (Egilsson S.. Lexicon Poëticum Antiquæ Linguæ Septentrionalis. Copenhagen, 1860. P. 517). От них родятся новые люди, и земля снова будет заселена человечеством. Вместе с тем изображённый Элитисом очищенный и светлый новый мир вновь отсылает к Откровению Иоанна Богослова: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их» (Отк 21: 1–3).