Достойный жених. Книга 1

Британцы всегда с особым трепетом относились к назначению судей, и, надо сказать, правосудие при них вершилось честно и сравнительно быстро, если не считать пары скандалов вроде истории в Лахорском Высоком суде в сороковых. (Нечего и говорить, англичане были горазды на репрессивные меры и законы, но сейчас не об этом.) Главный судья открыто или тайно наводил справки о человеке, казавшемся ему достойным кандидатом в судьи, потом делал ему предложение и, если тот соглашался, предлагал кандидатуру правительству.

Порой правительство отклоняло кандидата из политических соображений, но, как правило, человек с активной политической позицией даже не рассматривался главным судьей, а если и рассматривался, предложение стать судьей не принимал – иначе плакали его взгляды. Кроме того, возникни на горизонте очередное движение вроде «Прочь из Индии», как ему выносить приговоры, не идя против совести? Сарату Босу, к примеру, англичане никогда не предлагали стать судьей, да он никогда и не согласился бы.

После ухода британцев особых перемен не случилось, по крайней мере в Калькутте, ведь главным судьей остался англичанин. Господин Чаттерджи считал сэра Артура Тревора Харриса хорошим человеком и достойным судьей. Он вдруг вспомнил свое «собеседование» на должность, когда его, одного из ведущих барристеров Калькутты, пригласили в кабинет главного судьи.

Оба сели, и Тревор Харрис сказал:

– Если позволите, господин Чаттерджи, давайте сразу перейдем к делу. Я хочу порекомендовать вас правительству в качестве судьи. Как вы к этому относитесь?

– Господин главный судья, это огромная честь для меня, но, боюсь, я вынужден отказаться.

Тревор Харрис несколько опешил:

– Можно узнать почему?

– Позвольте мне тоже говорить прямо, – последовал ответ. – Несколько лет назад судьей был назначен человек гораздо младше меня, и основанием для его назначения стал отнюдь не высокий профессионализм.

– Англичанин?

– Кстати, да. Но я не хочу сейчас строить догадки о причинах того назначения.

Тревор Харрис кивнул:

– Понимаю, кого вы имеете в виду. Но он был назначен при другом главном судье – и кстати, я думал, что вы друзья.

– Друзья или нет, это сейчас не важно. Я говорю не о дружбе, а о принципах.

После недолгой паузы Тревор Харрис продолжал:

– Что ж, как и вы, я не буду сейчас строить догадки и обсуждать с вами оправданность того назначения. Однако главный судья был тяжело болен, и служба его подходила к концу.

– Тем не менее.

Тревор Харрис улыбнулся:

– Из вашего отца получился великолепный судья, господин Чаттерджи. На днях я как раз ссылался на его решение от тысяча девятьсот тридцать третьего года по вопросу эстоппеля[324].

– Непременно передам ему ваши слова, он будет очень рад.

Наступила тишина. Господин Чаттерджи уже хотел встать, но тут главный судья, издав некое подобие вздоха, сказал:

– Господин Чаттерджи, я слишком вас уважаю, чтобы попытаться… переубедить вас в этом вопросе. Но не могу не признать, что ваш отказ глубоко меня опечалил. Полагаю, вы осознаете, как мне трудно восполнить потерю такого количества хороших судей в столь короткие сроки. Несколько человек забрали у нас Пакистан и Англия. Дел становится все больше, а скоро нам предстоит работать над Конституцией; поймите, нам нужны наилучшие судьи! В этом свете я очень прошу вас изменить свое решение и все же занять предлагаемую должность. – Он ненадолго умолк, а потом продолжил: – Разрешите взять на себя смелость и обратиться к вам с тем же вопросом в конце недели? Вероятно, вы еще передумаете. Если же нет, это не умалит моего уважения к вам, и я обязуюсь впредь не донимать вас уговорами.

Господин Чаттерджи отправился домой без малейшего намерения что-либо обдумывать и с кем-либо советоваться по этому делу. Однако, разговаривая с отцом, он передал ему слова главного судьи о том решении 1933 года.

– Погоди, а зачем главный судья вообще тебя вызвал? – тут же спросил отец.

Пришлось все ему рассказать.

Отец процитировал древнюю санскритскую мудрость, смысл которой сводился к тому, что лучшее украшение ученого человека – скромность. Про долг и ответственность он ничего говорить не стал.

Жена тоже узнала о происходящем по чистой случайности: господин Чаттерджи, ложась спать, оставил рядом с кроватью клочок бумаги с напоминанием: «Пт 16:45 (?) – разг. с ГС о долж-ти судьи». Когда на следующее утро он встал, жена была в ярости.

– Это же гораздо лучше для твоего здоровья! – воскликнула она. – Не придется до поздней ночи совещаться с молодняком. Спокойная, размеренная жизнь…

– Со здоровьем у меня все хорошо, дорогая. И жизнь моя меня устраивает. Я успешный адвокат. Орр и Дигнам прекрасно знают, сколько дел я могу осилить.

– Я рада. Но все же хорошо, наверное, ходить в парике и красной мантии.

– Увы, красные мантии мы надеваем только на слушаниях по крупным уголовным делам, и никаких париков. Да, щеголять в роскошных нарядах нынче не получится.

– «Достопочтенный господин Чаттерджи». Как звучит!

– Я боюсь превратиться в отца.

– Ладно бы в отца. Это еще не самое ужасное.