Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

И какое должно быть необходимое действие всех сих хитростей, для поступок моей любезной со мною! можешь ли ты сомневаться, чтоб она не оказала мне угождения с первого раза сделать мне честь меня принять? Четверток был день весьма счастливой; по утру ничего не недоставало к нашему благополучию. Я поцеловал прелестную ее руку. Тебе не нужно, чтоб я описал ее руки. Когда ты ее видел, то я приметил, что твои глаза были устремлены на оные, как скоро они оставляли великое множество прелестей, украшающих ее лице. И так я раз с пятьдесят поцеловал ее руку, если не обчелся. Я однажды доходил до ее щек, в намерении достигнуть и до ее уст, но с таким восхищением что она за то осердилась.

еслиб она не старалась столь долго продолжать держать меня у руки, еслиб невиннейшие вольности, к которым наш пол стремится постепенно. не были бы мне отказаны с несносною жестокостью; то уже бы давно мы обходились несколько вольнее. еслиб я мог хотя некой успех получить у ней, при ее уборном столе, или в ее дезабилье, ибо вид достоинства умножется в богато одетой женщине, и производит почтение; но невозможно ее застать ни поздно ни рано, чтоб она не была всегда одета благопристойно. Все ее сокровища столь рачительно сохранивемы, что ты удивляться не должен, что я мало успел в опыте. Но насколько трогательно жестокое сие расстояние!

Еще повторяю, в четверток по утру мы были весьма счастливы. После полудни она считала часы, которые со мной препроводила. Сие время показалось мне единою минутою; она мне объявила что желала быть одна. Я себя принудил, и не прежде ее оставил, как солнце начинало покрываться облаками.

Я пошел обедать к одному другу. По возвращении моем я говорил о доме и гж. Фретчвиль. Я видел Меннелля, я его просил представить вдове о побудительной нашей к тому причине. Она весьма сожалела о сей госпоже. Это второй разговор, которой она слышала. Я не преминул также сказать ей, что я писал к моему дяде, и что вскоре ожидаю от него ответа. Она сделала мне милость, оставив меня с собою отужинать. Я ее спросил, что она думала о моих статьях? Она обещалась мне изъясниться, как скоро получит новые письма от девицы Гове.

Я тогда предложил ей сделать мне компанию ехать в субботу в вечеру в комедию. Она мне учинила на то такие возражения, кои я предвидел, вымыслы ее брата, весьма жаркое время, и проч. но голосом изъявляющим опасение, чтоб меня не огорчить; второе действие приятного разговора. Следственно она миновала собственных своих затруднений, и я получил требуемую мною милость.

Пятница не менее была спокойна, как и предъидущий день.

Вот два дня, которые я могу назвать счастливыми. Для чего же все прочие им не соответствуют. Кажется, что сие зависит от меня. Удивительное дело, какое получивю удовольствие мучить такую женщину, которую единственно люблю? Должно признаться, что я имею и что подобного в свойстве девицы Гове, которая почитает за удовольствие приводить в ярость несчастного своего Гикмана. Впрочем я бы ни мало не был способен к сей жестокости для такого ангела, как Кларисса, еслиб не решился по испытании наградить ее сверх ее желаний.

Уже прошло половина дни субботы. Наше благополучие еще продолжается. К комедии приготовляются. Полли изъявила на то свое желание. Оно принято. Я ее уведомил о тех местах, где она должна плакать, не токмо для того, чтоб оказать свое добросердечие, коего слезы суть всегда хороший знак, но еще и для того дабы закрыть свое лице вейером или платком, хотя Полли впрочем не почитается публичною девушкою. Мы будем в зеленой ложе.

Печали другого столь живо представленные, конечно тронут сердце моей любезной. Когда я получил позволение от сей молодой особы сопровождать ее в комедию; то я всегда был уверен в победе. Женское сердце, трогаемое приятностью и музыкою, когда его ни что не беспокоит, разпространяется и теряет старания сохранять себя по мере своего внимания извне тем увеселением, которое их занимает, привлекаемаго. Музыка, и может быть тот подлинник. которой последует, также будет их клонить к сему действию. Но я не одно намерение имею в том рачении, с каким я предложил ехать в комедию любезной моей Клариссе. Уведомлю о том единого только тебя. Доркаса имеет у себя все ключи, как я тебе уже о том говорил. Ты знаешь, что она сделает в нашем отсудствии. Теперь, не думаешь ли ты, чтоб не нужно было показать моей любезной трагедию весьма трогательную? Не для чего иного, как токмо дать ей знать, то есть величайшие несчастья и те глубочайшие печали, коих она может быть никогда себе и вобразить не может.

Признайся, что наше благополучие чрезвычайно. Я надеюсь, что мы не увидим в нашем пути ни одного из тех злых духов, которые почитают за удовольствие смущать радость бедных смертных.

Ловелас.