Досуговый центр доктора Рима

Рим не любил, когда отец выпивал: он становился злым и готов был ругаться по каждому поводу. Рим понимал, что ещё шаг — и он сорвётся, ещё шаг — и всё негодование хлынет водопадом.

— Лучше не подходи. — Рим пятился до тех пор, пока не упёрся в компьютеры возле кровати.

Отец как танк — уже выбрал направление и не собирался его менять.

— Надо было тебя ремнём в детстве пороть! — Отец снял ремень.

Мать зажалась в угол. Риму показалось, что она даже отвернулась и прикрылась рукой. Неужели он начал позволять себе подобное дома?

Когда отец запнулся о лежащий толстый провод, Рим успел отскочить. Глухой удар головы о железную спинку кровати. Глухие удары сердца в груди Рима. Крик матери. Рим проверил пульс отца и без лишних раздумий передвинул его ближе к компьютерам. Он воткнул провода, включил один из экранов.

— Главное успеть до второй стадии, — Рим говорил вслух слова, как молитву.

Спасать чужих родственников не так страшно как своих. Рим чувствовал, что в его руках больше, чем жизнь.

Он загрузил первое попавшееся сновидение. И первое попавшееся воспоминание у отца покарябало изнутри — он держал на руках ребёнка, плотно упрятанного в одеяла.

— Вот увидишь, мамка, хоккеистом будет! Зуб даю, будет. — Отец улыбался и заглядывал внутрь свернутого одеяла, на экране невозможно было разглядеть лицо малыша.

На улице весна — первая зелёная трава под недавно выпавшим снегом. День рождения Рима весной. Свёрток с Георгием принесли примерно в то же время. Рим не знал, кто из них должен был по мнению отца стать хоккеистом. Но он стал врачом, и поэтому, в данную минуту спасал отцу жизнь.

— Пульс в норме, кризис миновал. — Рим поправил трубки, нажал кнопки на клавиатуре, замигали лампочки.

Мама после крика не издала больше ни единого звука, Рим не удивится, если она всё это время дышать забывала. Он и сам забывал.

— Сколько ему так нужно лежать? — На выдохе произнесла мама, она будто стала меньше в размерах: сжалась, сгорбилась, потухла.

— Я не знаю, мам. Он может и не проснётся больше.

Говорить о чужих родственниках — ерунда. Говорить те же самые слова о своих родных — совсем другое дело. У Рима тряслись руки, он подошел к шкафчику и вытащил пару таблеток, одну дал матери.

— А ты можешь меня с ним положить? — Мама смотрела сквозь Рима.

Всю жизнь Рим был уверен, что мать обожает Георгия. На самом деле она обожала папу и всё то, что обожает папа: хоккей, вкусную еду, своего младшего сына.

— Мам, а что я скажу всем остальным? А как же Георгий и его праздник? — Рим давил на больное, давил на адекватность, но видел в глазах матери, что она всё решила.

— Придумай что-нибудь, ты же у нас умный, — проговорила мама одними губами.

На щеках мамы — крупные капли, она их даже не смахнула, её руки были опущены, голос хриплый. Она помогла Риму уложить отца на кровать, прикатить на тележке вторую. Она терпеливо ждала, пока Рим установит всё необходимое оборудование. Они записали голосовые сообщения для Георгия, мама оставила все пороли от социальных сетей и почты. Видео-сообщение Рим потом выдернет из воспоминаний отца.

Перед тем как подключить маму к генератору, он на всякий случай ещё раз уточнил, точно ли она решила.

— Точно. А я правда его там снова встречу?

Рим кивнул в ответ, не в силах сказать ни слова. Они не обменялись прощальными словами, не сказали друг другу, что любят. Рим понимал, что следующие несколько лет будет работать над тем, чтобы отец и мать осознанно встретились в виртуальном мире.

На столе лежала стопка бумаг на добровольную госпитализацию и матери и отца. Рим уже прикидывал, сколько будут стоить услуги юристов, чтобы бесследно выкрасть из настоящего мира двух людей. Рим продумает всё до мелочей, к документам не подкопаются.

Все воспоминания, написанные мамой, касались только отца и Рима. Она замечала все его выигранные олимпиады, все его стремления и успехи. Почему она никогда не говорила этого вслух? В самом низу страницы она пишет: «Гоша папин сын, ты — мой».

Рим так и не понял, что она имела в виду.

39. Денис

Громкий стук заставляет вздрогнуть. Всё-таки закимарил. С минуту я не понимаю, раздаётся этот стук снаружи или внутри моей головы. Стук раздаётся с кухни, иду, чтобы проверить. Замираю в проёме и не верю своим глазам: Линда готовит.

— На ужин будут отбивные. — Дочь не получает наслаждения от готовки, но и истиной ненависти я не наблюдаю.

Раньше всегда готовила Нина. Сколько понадобится времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что её больше нет? Скорее бы Стас уже доехал. Ожидаю, что генеральная уборка в моей голове наведётся сама собой.

Прямо сейчас моя голова — комната со шкафами: дверки выломаны, ящики валяются на полу. Содержимое шкафов разбросано и размазано по всей внутренней стороне черепушки. Стас поможет поднять ящики и вставить их на место. Выдвижной механизм заработает, тогда я смогу сложить туда все вещи Нины и задвинуть ящик.