Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

В частности, уже в третьем номере была напечатана повесть Юрия Милославского «Собирайтесь и идите». Это повесть, которая вызвала большие споры и в русскоязычной печати Израиля, и в эмигрантской печати Европы и Америки. Одни писали, что Милославский антисемит, другие писали, что он – русофоб, третьи писали, что Милославский связан с пропагандистским отделом ПЛО. Кроме того, повесть «Собирайтесь и идите» обвиняли в порнографии.

Виктор Некрасов, который, напомню, являлся заместителем главного редактора «Континента», также сумел удивить присутствующих. Он отказался говорить о журнале, который представлял:

Вы знаете, о чем я подумал, когда посмотрел на всех вас, сидящих здесь сегодня? Тридцать лет я был членом Коммунистической партии Советского Союза. И одним из любимых мероприятий партбюро было собирать всех нас и выслушивать наши творческие отчеты. Над чем ты работаешь, что пишешь, что задумал и т. д. Так вот, сегодняшнее немного напоминает мне наши заседания партбюро, с той только разницей, что там регламента не было, ты мог хоть три часа говорить, а здесь я должен уложиться в десять минут. И второе, о чем я думал, когда летел через океан, через всю Америку – неужели я пересекаю весь земной шар только для того, чтобы сказать, что есть, мол, такой журнал «Континент», который выпустил уже 27 номеров, что его читают, одни ругают, другие хвалят. Неужели я для этого лечу? А ведь мне хочется сказать вам много, по-моему, очень серьезного и важного, пожалуй, даже более важного, чем то, что существует журнал «Континент», к которому я имею определенное отношение. Поэтому разрешите мне немножко нарушить регламент. Журнал «Континент» есть, есть его редактор, душа и вдохновитель, Максимов, я его заместитель, который больше летает по земному шару, чем помогает ему, есть Горбаневская, которая действительно помогает, и есть еще двое человек, которые тоже не сидят сложа руки. И выходит он уже пять лет. Думаю, что срок этот кое о чем уже говорит…

Есть другие, более важные вещи:

И как-то никто, за исключением одного человека, не сказал о той боли (об этом говорил Володя Войнович), о той боли, которую испытывает сейчас русский писатель, не может не испытывать, не может о ней не писать. Вот об этой-то боли мне и хочется сказать несколько слов. Я живу в Париже уже шесть лет. Живу, пишу о том, что вижу, а мысли мои в Афганистане, в Польше.