Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Если задуматься, то осознанный отказ Довлатова соответствовать учительскому характеру русской литературы также можно считать формой претензии. И достаточно дерзкой. Писатель заходит на территорию, карта которой по большей части пуста. Одинокая вершина на ее поверхности – Чехов. Уйдя от «озвучивания мировых проблем и решения мучительных вопросов истории», классик открывает не меньшую глубину в привычном и обыденном:

Раскачивание маятника супружеской жизни от идиллии к драме.

В завершение выступления Довлатов говорит достаточно двусмысленные вещи, игнорируя события в Афганистане и Польше:

Мне кажется, у литераторов третьей волны проявляется еще одна не совсем разумная установка. Мы охвачены стремлением любой ценой дезавуировать тоталитарный режим. Рассказать о нем всю правду. Не упустить мельчайших подробностей. Затронуть все государственные и житейские сферы. Стремление, конечно, похвальное. И черная краска тут совершенно уместна. И все-таки задача кажется мне ложной для писателя. Особенно если превращается хоть и в благородную, но самоцель.

Об ужасах советской действительности расскажут публицисты. Историки. Социологи.

Задача художника выше и одновременно – скромнее. И задача эта остается неизменной. Подлинный художник глубоко, безбоязненно и непредвзято воссоздает историю человеческого сердца…

И вот мы добрались до последнего мероприятия конференции – дискуссии «Будущее русской литературы: писатели за круглым столом». Его ведущей была Ольга Матич. По выступлениям чувствовалось, что писатели изрядно выдохлись. Начались повторы, накал дискуссии ощутимо снизился. Единственный всплеск эмоций – реакция на доклад Алексея Цветкова «По эту сторону Солженицына (Современная русская литература и западное литературоведение)». Цветков осознанно шел на конфликт, заявив, что в глазах русистов ценность того или иного писателя измеряется парадоксальным сочетанием двух формально взаимоисключающих обстоятельств. Принимается во внимание «писательский вес» автора в Союзе (членство в СП, выход официальных книг, премии и т. д.) и заслуги в диссидентском движении (подписывал письма, участвовал в самиздате и высшая ценность – отсидка). Эстетические категории остаются вне зоны интереса. Это приводит к странным последствиям:

Между тем в глазах незадачливых экспертов именно представители этих категорий символизируют передний край современной русской литературы. Результатом является довольно противоестественное положение, при котором второразрядная литературная продукция А. Амальрика или Н. Коржавина украшает собой каталоги и стеллажи любой университетской библиотеки Соединенных Штатов, а имена Ю. Милославского и Е. Рейна вызывают лишь недоуменное вскидывание бровей.

Понятно, что на провокацию нужно было ответить. «Возмутителю спокойствия» многословно и вяло ответил Войнович – первый из выступавших: