Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Любовные драмы в литературе обычно кончаются либо гибелью героев, либо разрывом, либо свадьбой. Любовная драма в новом романе ИГОРЯ ЕФИМОВА, не подчиняясь рамкам жизненных обстоятельств, разгорается по-настоящему именно в семейной жизни. Воспоминания о детстве и юности в послевоенной России вплетаются в нее, оттеняют и постепенно наполняют новым содержанием, превращая роман в историю души, искалеченной атмосферой насилия, лжи, демагогии, общей бездуховностью и убожеством окружающего, но пытающейся вернуться к жизни, к такой искренности и полноте чувств, на которую, быть может, у нее – у души – сил уже не осталось.

Обещание рассказать об «общей бездуховности» должно насторожить. И автор не подвел. Я уже писал в первой книге о склонности Ефимова к «углубленному психологизму». Как правило, это свидетельствует о невозможности создания полноценного писательского мира. Сосредоточенность на отдельных штрихах, «мельчайших движениях души» не признак словесного мастерства, а маркер, указывающий на творческую беспомощность. Штриха не существует самого по себе, он растворяется в картине, целостной и живой. На это накладывается особая, незаемная занудность ефимовского письма, которую при чрезмерной симпатии к автору можно назвать стилеобразующей. Вот начало романа:

Кажется, я совсем разучился переносить ее отмалчивания. Нет, она молчит не так, как тетя Ирина в детстве – казнила молчанием. Она не изображает обиду, не поджимает губ, она действительно не может выдавить из себя ни слова. «Да что случилось, в конце концов? – устало спрашиваю я. – Объяснишь ты или нет? Давай поговорим спокойно». Она мотает головой и показывает рукой на горло – «не могу, после». Но после она скажет «не надо, уже прошло», и я буду точно знать, что не прошло, а просто отложилось у нее внутри, добавилось к чему-то, пружина натянулась еще на один виток и когда-нибудь, наверное, сорвется.

Хорошо, я не сорвался, читаю дальше. Герой, завершив работу в лаборатории, идет по заводскому двору. Нет, не подходит. Перемещается? Ближе, но не то. Переставляется авторской рукой: