Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Игорь, мне кажется, Вы огорчились, что Вам не сообщили о конференции. Я хочу только сказать, что в механизме этого дела – сплошной хаос, произвол и бардак.

В словах Довлатова сочувствие, явная неловкость оттого, что он попал в список приглашенных, а маститый Игорь оказался не у дел. Ефимов принял решение не просить милостей у Карла и даже не упоминать о конференции. Но при этом он зачем-то написал письмо с претензиями. Но не отправил его. Но сохранил для истории и воспроизвел его в мемуарах:

Карл и Эллендея!.. Я понимаю, что можно получать удовольствие от причинения неприятным людям неприятных эмоций, понимаю, что, наверное, попал уже в эту категорию. Одно непонятно: какое удовольствие оскорблять человека, который вам так многим обязан, который зависит от вас до такой степени, что наверняка не сможет пикнуть в ответ? Но вот что мне пришло в голову: может быть, вы, из-за моей сдержанности, думаете, что все прежние обиды не достигали цели, и хотите пробить мою «толстокожесть»? Поверьте – они вполне достигали – я просто старался не показывать виду. И то, что мне не отвечали неделями на жизненно важные для меня вопросы, и то, что другие книги уходят в печать раньше моей – объявленной и обещанной, и то, что о конференции в Калифорнии я узнал на стороне, и много-много другого – все это вполне достигало цели и причиняло боль.

В списке обид все собрано в кучу: глумливое молчание Профферов по поводу «жизненно важных вопросов», затягивание с выходом книги и загадочное «многое-многое другое». Конечно, конференция пробила толстокожесть Ефимова. Вот этот момент нуждается в комментарии. В первой книге я писал о счастливом свойстве автора мемуаров. Он жил со спокойным, ясно осознаваемым чувством своего таланта. С неменьшей уверенностью Ефимов ждал того, что мир оценит и вознаградит его. И мир откликался. Невероятно раннее членство в СП, книги, журнальные публикации. Парадокс, но сильный удар по ощущению своей избранности нанесла не мерзкая советская власть, а прогрессивный издатель Проффер. Еще больнее оттого, что «отряд не заметил потери бойца». Никто не писал, не звонил Матич с просьбой пригласить Ефимова, оперативно исправить ошибку, ставящую под удар проведение конференции.

Ударом на удар:

В начале марта 1981 года я разослал письма знакомым писателям-эмигрантам, извещая их о своем намерении, приглашая присылать рукописи в новое издательство. Многие откликнулись, издательский портфель стал быстро наполняться. К маю мы смогли выпустить первый каталог, в котором объявляли о девяти запланированных книгах. Среди них были: сборник пьес Василия Аксёнова, роман Георгия Владимова «Три минуты молчания» (без цензурных изъятий, сделанных в советском издании), сборники рассказов Руфи Зерновой и Ильи Суслова. Список открывало имя Сергея Аверинцева – я давно мечтал издать под одной обложкой репринты его статей, печатавшихся в журнале «Вопросы литературы» в 1960-е годы. Он был единственным нашим автором, жившим в тот момент в России, но я полагал, что перепечатка на Западе материалов, одобренных советской цензурой, не может представлять никакой опасности для него.