Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Мой брат по-прежнему делал карьеру. Произносил на собраниях речи. Ездил в командировки. Но параллельно стал выпивать. И ухаживать за женщинами. Причем с неожиданным энтузиазмом.

Его стали замечать в подозрительных компаниях. Его окружали пьяницы, фарцовщики, какие-то неясные ветераны Халхин-Гола.

Разница в масштабах. В Ленинграде «ветеран Халхин-Гола» мог рассчитывать в лучшем случае на бесплатное угощение. В Америке «ветеран финской войны» претендовал на статус издателя. И крупного, иных масштабов в эмиграции не предполагалось, общественного деятеля. Довлатов хорошо понимал ситуацию и этих людей, они персонажи его книг. В ответ на цитированное выше письмо Ефимова, в котором он описывает свои впечатления от фильма, посвященного Высоцкому, Довлатов 24 ноября 1982 года пишет:

Палея я знаю мало, видел два раза. К радио он отношения не имеет, там действовали Эмик и Юлик, два опереточных проходимца. Палей – один из «ближайших друзей Высоцкого», куда входят М. Сорокин, П. Леонидов и еще какой-то Валерий. Я их прозвал «Дети лейтенанта Шмидта».

«Новому американцу» явно повезло – редакция чаще сталкивалась с честными городскими сумасшедшими, чем с явными проходимцами. Возвращаемся к бумажным войнам. Полемика с «Новой газетой» – второстепенный фронт. Основные бои развернулись с «Новым русским словом». Довлатов с коллегами довольно болезненно покусывали главного редактора НРС. Зачастую это делалось партизанскими методами. В № 62 «Нового американца» напечатано письмо «Венера в драповом пальто» некоего В. Когана. Есть явные основания полагать, что за солидной фамилией скрывался сам Довлатов. Формально текст посвящен разбору очерка «Три эмиграции», который написал Седых. Начинается письмо с высокой оценки очерка, названного «фундаментальным документом», «культурным отчетом», «резюме богатой событиями жизни». Закончив с ритуальной похвалой, автор переходит к критической части. Начинает он с неприкрытой издевки:

Андрей Седых покинул Россию много лет назад. Разумеется, все его личные, творческие и духовные симпатии относятся к первой эмиграции. К так называемой первой волне, давшей миру созвездие блистательных литературных имен. Достаточно вспомнить Бунина, Набокова, Замятина, Алданова, Ремизова, Куприна (Да и самого главного редактора НРС).

Понятно, что, заключив в скобки редактора, автор в действительности выносит его за скобки славного перечня имен. «Коган» признает право автора очерка быть субъективным и тут же не без суровости в голосе добавляет:

Но одно дело – быть пристрастным. Совсем иное дело – быть недобросовестным.

Как понимаем, Седых замечен именно во втором. И тут раскрывается главный грех «Трех эмиграций»:

Мне хочется привести лишь один красноречивый абзац:

«…Поражает меня некоторое огрубление нравов, которое принесла с собой третья волна не только в быт, но и в литературу. Вычурность и засорение языка достигли крайних пределов. Пошло это с легкой руки одного писателя с мировым именем, книги которого нужно читать со словарем…

…Считается вполне нормальным прислать в редакцию рукопись рассказа или романа, где все вещи названы своими именами. В былые времена, когда, на худой конец, нужно было пустить крепкое словцо, ставили первую букву, а остальные заменяли точками…»