Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Увы, до печати еще далеко. Довлатов никак не может решить вопрос с прошивкой текста. В который раз обращается к письму от 21 января 1981 года. Напомню: Довлатов готовит себя к уходу из «Нового американца»:

Теперь насчет «Зоны». Я знаю, насколько важно превратить это в единое целое. Важно не столько для русского издания (хотя и для русского издания целое – лучше), что же касается американских издательств, то они просто говорят – сборник рассказов можно издать только после трех романов. Даже их любимый Чивер начинал с романов.

Ваша затея насчет суда очень правильная и таит некоторые драматические возможности.

«Некоторые возможности» – форма вежливого отказа от идеи использовать локацию суда для склейки текста. Довлатов понимает искусственность и ложную театральность приема. Кстати, независимо от рекомендаций Ефимова идею суда практически в то же время использовал хорошо нам знакомый Юз Алешковский в повести «Книга последних слов», вышедшей в 1984 году. Судят некоего Гужанова за избиение в туалете библиотеки имени Ленина гражданина Канады:

Граждане судьи, от защитника я решительно отказался потому, что если человек дошел до того, что уже и сам себя защитить не может, то знаете кто он?.. Предмет внимания канализации, образно говоря. Вот кто…

Я же (перелистайте характеристики) с детства честен. Слесарь-лекальщик высшего пилотажа. Передо мной академики на коленки становятся с просьбой проявить вдохновение и тонкость чутья. Детей имею по фигурному катанию. Вот уже десять лет охраняю общественный порядок и окружающую среду, причем бесплатно. Являюсь председателем клуба книголюбов при ЖЭКе № 17. Орденами обладаю трудовыми и медалями. В Канаде был с профсоюзной делегацией и ничего оскорбительного там не совершил по отношению к обычаям и культуре страны, хотя листал развратные журналы, чтобы иметь представление о порнографии… О премиях я уж не говорю, а с доски почета, извините за выражение, не слезаю.

Единственной яркой особенностью этого произведения Алешковского можно назвать отсутствие мата. Следует предположить, что автор пытался тем самым расширить аудиторию, продемонстрировав невероятную широту своего писательского дарования. Но и отсутствие табуированной лексики – не повод к чтению повести. Эмиграция показала, что Алешковский – писатель одного немудреного приема. Попытка выйти за его пределы, ограбив Зощенко, не вызывает осуждения, хотя и ставит под вопрос само писательство Алешковского. Он публикует все написанное им до эмиграции, пытается писать что-то новое. Получалось старое. С ним пытался работать и Ефимов, переманив из «Ардиса», который Алешковского тогда издавал. Практичный автор «Николая Николаевича» отказывается от типового десятипроцентного договора, рассчитывая на нечто большое. В отличие от Довлатова, Алешковский не сомневался в неизбежности своего литературного успеха. Главное – не продешевить. Из воспоминаний Ефимова: