Читаем Довлатов и третья волна. Приливы и отмели полностью

Моя книга была закончена и опубликована «Эрмитажем» в 1987 году.

Если перевести на нормальный язык, то все становится ясно. Ни одно издательство, эмигрантское или иноязычное, не проявило интереса к «сенсационному исследованию». Ефимову пришлось печатать себя самому. Через долгие десять лет автору наконец удалось издать книгу на других языках и в других издательствах:

По-английски она вышла в Америке в 1997-м, по-французски – в 2006-м. Но споры на тему «был заговор или не было?» не утихают.

Здесь снова требуется перевод. Ефимов искренне удивляется тому, что после выхода его книги, которая «закрывает тему» убийства Кеннеди, кто-то продолжает копаться в выработанной шахте.

Сравнение писательских стратегий Аксёнова, Ефимова, Довлатова приводит к заключению, что неудача Довлатова наиболее закономерна. Он предложил западному читателю наиболее сложный в переваривании литературный продукт. Это звучит странно, учитывая, что Ефимов – интеллектуальный автор, а создатель «Ожога» и вовсе отчаянный модернист. Внешне простой, понятный Довлатов в этой ситуации должен уверенно обойти своих конкурентов. В письме Смирнову от 24 февраля 1984 года писатель рассказывает о неприятностях Бродского, вынужденного занять определенную позицию в культурной жизни Америки:

Разгадка, видимо, в том, что на его уровне человек из этнического чуда превращается в равноправного участника американской лит<ературной> борьбы, где все разбито (как и всюду) на лобби: левые, правые, западный берег, восточный берег, вокруг одного издания, вокруг другого издания, и даже, я не шучу, гомосеки и не гомосеки. И у него появились враги, причем могущественные. А Бродский, надо сказать, не дипломат, не тактик, он много тут дерзил влиятельным людям, и так далее. Даже у меня, на моем уровне (прости, что опять перехожу к себе), может быть так: где-то что-то не публикуют, потому что редактор сказал: «А, это тип из „Нью-Йоркера“, который ублажает дантистов своими обтекаемыми, слащавыми байками. Ну его к черту!» И так далее.

Довлатов видит свое формальное преимущество в доступности своих текстов для широкой американской публики. И здесь он очень ошибался. Писатель много и охотно рассуждал о влиянии на него американской литературы. Из интервью Виктору Ерофееву:

Когда я жил в Ленинграде, я читал либо «тамиздат», либо переводных авторов. И когда в каком-то американском романе было описано, как герой зашел в бар, бросил на цинковую стойку полдоллара и заказал двойной мартини, это казалось таким настоящим, подлинным… прямо Шекспир!

– Большая литература…

И дальше из него же:

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжная полка Вадима Левенталя

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука