Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Что же касается моего ненаписанного романа, то, во-первых, он написан, и во-вторых, настолько плохо, что я даже удивлялся, перечитывая эти 650 страниц. Действительно, такой роман под заглавием «Пять углов» я написал еще в Союзе и с невероятными трудностями переправил в Америку. Когда-то хорошо сказал о нем вздорный и чудесный человек Давид Яковлевич Дар:

«Как вы умудрились написать роман – одновременно – страшно претенциозный и невероятно скучный!?» Короче, роман никуда не годится, и не только потому, что первые 300 страниц написаны с оглядкой на цензуру. Видно, я, как говорится, не по этому делу. Из него не удалось даже выкроить повесть страниц на сто, все испорчено на химическом уровне.

Я думаю, для романа нужно не особое состояние, а особые органы, особый характер, проще говоря – особый талант.

И дело, конечно, не в объеме, а в каком-то неясном и не-формулируемом качестве.

Уверен, что когда больной Чехов поехал на Сахалин (при тогдашних средствах сообщения), то действовал он лишь отчасти в поисках гражданской судьбы и даже вериг, а в значительной степени – в погоне за романом. В его письмах тоска по роману очень заметна, хоть она и ретушируется юмором. Ведь и тогда разница или даже дистанция между романистами и беллетристами считалась качественной. В общем, «комплекс романа» там был, и я не уверен, что Чехов избавился бы от него, даже если бы прожил на 30 лет дольше.

Вопрос по поводу комплексов Чехова спорный, хотя становится поводом для приятных Довлатову параллелей. Вернемся к интервью писателя Джейн Бобко. В нем писатель признается, что гордится отсутствием в его текстах фразы: «Тяжелая дубовая дверь со скрипом отворилась» и прочих примет «настоящей большой литературы».

Хороший зачин для разговора с отчаянным модернистом. Но Довлатов не был поклонником новой литературы. И это мы знаем от свидетеля беспристрастного – Виктора Ерофеева. В конце 1980-х тот жил какое-то время в Америке:

Я летал, летал в Америку, обрастая университетскими связями, журнальными публикациями, чуть было не женился на моей чикагской аспирантке Анджеле, которая любила покусывать травинки.

Тогда он и взял «огоньковское» интервью у Довлатова, которое я цитировал совсем недавно. Ерофеев даже бывал в доме Довлатовых, лакомился там китайскими пельменями. По этому поводу написан мемуарный очерк, полноценно раскрывающий писательский талант создателя «Метрополя»:

Довлатов, не лишенный крепкого чувства водки, обрек в тот вечер себя на муки.

Подумав и решив, что получилось не так плохо, как могло бы, мемуарист волевым усилием поднимает градус религиозности, треша и абсурдизма. Ерофеев справился:

Довлатов был в тот вечер святым Себастьяном, пронизанным стрелами великомученичества.

Далее Ерофеев утверждает, что был свидетелем алкогольного срыва писателя в тот вечер: