Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Я сам в свое время был жертвой такого разделения и, между прочим, жертвой того же самого автора, именно Мальцева. Как-то в Москве я получил от кого-то книгу, изданную, кажется, в Мюнхене, книгу Мальцева под названием «Вольная русская литература». Там я обнаружил свое имя с маленькой буквы, между прочим, написанное. Там было сказано так: «Что касается фальшивой литературы аксёновых и бондаревых, то ни один мыслящий советский интеллигент не придает такой литературе ни малейшего значения». Я был несколько задет этим хотя бы потому, что ставить в один ряд меня и Бондарева – по крайней мере, странно: я был уже наполовину непечатаемый писатель, а Бондарев увенчан всеми премиями и орденами, секретарь и т. д.

Статус жертвы вызывает уважение, что не мешает спросить, что такое «наполовину непечатаемый автор». Тут, как и с беременностью, все сводится к двум взаимоисключающим состояниям.

Дальше следуют несколько ритуальных пинков по рыхлому телу социалистического реализма:

Я полагаю, что советская литература социалистического реализма – это не литература вообще, это некий суррогат, заменитель. Литература социалистического реализма создана, в принципе, графоманами. Иногда думаешь, для чего эта литература партии? Пропагандистское ли значение она имеет? Вроде бы у власти и так достаточно средств для пропаганды: радио, телевидение, газеты, печать, огромная наглядная агитация, осквернившая наши города. Все, кто недавно прибыл, знают этот бешеный разгул, которого даже во времена Сталина не было.

Впрочем, в заключение Аксёнов высказывает трезвую и своевременную мысль:

Говоря о литературе социалистического реализма как о литературе графоманов, мы все-таки должны и вокруг себя оглянуться, как бы не возникло нечто противоположное, но похожее. Советская литература рождает антисоветскую литературу, которая иной раз выглядит как ее зеркальное отражение. Я бы сказал, что истинная единая русская литература – это и не советская и не антисоветская, но вне-советская литература.

Юз Алешковский, приняв «ритуальную эстафету» от Аксёнова, выдал несколько типовых проклятий в адрес тех, кто обрек его на изгнание, а потом неожиданно сказал несколько теплых слов о советской критике: